Майкл Муркок - Древо скрелингов

Многочисленные глаза Шоашуана полыхнули огнем. Он подавился. Мне удалось вызвать у него нечто вроде спазма. Он начал скрести свой рот, хвататься за горло, и внезапно разумный смерч швырнул меня прочь.

Я тяжело рухнула на лед. Вокруг меня простиралась сияющая белизна. Я была ошеломлена и едва сохраняла сознание. Я заставила себя собраться с силами.

Я понимала, что у меня нет иного выхода.

Несколько мгновений я противилась неизбежному, но это был бессмысленный бунт. Понимая это, я все же решилась. Я все еще слышала ужасный рев и скрежет Шоашуана, боровшегося с луком, который я швырнула ему в пасть.

У меня тоже есть предписанный путь в этом мире. Путь, которому я обязана следовать, чего бы мне это ни стоило.

Я смирилась с тем, что меня ожидало. У меня не было другого выбора, хотя результатом могла стать страшная смерть. На секунду ко мне вернулась память, и я точно осознала, что привело меня к этому мгновению. Я поняла, зачем я здесь и что должна сделать. Я поняла этой всей душой и сердцем.

Я поняла, кем должна стать.

Я приготовилась к превращению.

Я Эльрик, сын Садрика, прозванный Белым, Я черным рунным мечом владею, Реки крови пролились, с викингов приходом, В песнях вдов звучала великая скорбь – Множество душ украдено было. Когда Тысячи скрелингов посланы были на смерть.

Третья Эдда, "Сага об Эльрике"

То был мой сон, сон тысячи лет,

Был прожит он весь, его страхи и смех,

Сквозь странное время в безумном краю,

Искал колдовство и судьбу я свою.

Я тысячу лет шел за тем, что утратил.

Платить цену за душу – мое проклятье.

Остин, "Рыцарь Равновесия"

Эльрик Сереброкожий через Локи владения шел.

Со скалами там говорил он, и древнюю мудрость обрел.

Шел в город Диоклетиана, что прокляла судьба.

Чтобы встретить в нем норманна – Норн раба.

Третья Эдда, "Сага об Эльрике"

Это мой Тысячелетний сон. На самом деле он длился одну-единственную ночь, но я пережил каждый его момент, рисковал погибнуть всевозможными смертями в последней попытке спастись. Я повествую здесь об этом с помощью Ульрика, поскольку мой рассказ причастен к его истории. Этот сон грезился мне, когда я висел, распятый на нок-рее победоносного флагмана Ягрина Лерна символом своего собственного поражения. Я лишился дьявольского клинка Буреносца, который был для меня тяжким бременем и в котором я так нуждался. Я лихорадочно обшаривал свою память в поисках способа вернуть меч, чтобы спасти себя и Хмурника и, если возможно, остановить поток Хаоса, грозивший захлестнуть Космическое Равновесие и отбросить все сущее к его истокам.

В этом сне я искал нихрэйнского кузнеца, который выковал клинок. Я слышал о человеке по имени Волнир, жившем у северного окончания мира – кое-кто зовет его Киммерия но вам он более знаком как Северная Америка. Если я найду его, то сумею отыскать Буреносец. Тогда я смогу спасти себя, своего друга и даже свой мир. Я знал, какой ценой придется заплатить за возможность пройти этим путем грез.

У меня это был уже второй Тысячелетний сон. Для молодого человека моего происхождения он является обязательным курсом наук. Его следует пройти многократно. Вы в одиночестве отправляетесь в дикую местность. Вы голодаете, медитируете, ищете путь в мир долгих снов.

Такие миры определяют и показывают вам будущее. Они открывают тайны вашего прошлого. В таких мирах вы подчиняетесь множеству законов. Некоторые знания можно получить не только в процессе обучения, но и на собственном опыте. Тысячелетний сон и есть источник этого опыта. Память о множестве прожитых вами жизней тускнеет, лишь иногда являясь в ночных кошмарах, но обретенная мудрость остается.

Без этого послушания невозможно научиться управлять Сияющей империей Мелнибонэ. Я могу воспользоваться своими навыками только в чрезвычайных обстоятельствах. Я знаю о том, каким опасностям при этом подвергаюсь, но у меня нет выбора. Судьба моего мира зависит от того, сумею ли я в нужный момент вновь обрести власть над Черным клинком.

В отчаянной попытке прибегнуть к этой невероятной магии я собрал все остатки своих колдовских сил. Я погрузился в знакомый транс. По милости Ягрина Лерна я более чем достаточно наголодался и претерпел телесных лишений. Я искал сверхъестественные врата в миры снов, нащупывал связь со своим прошлым, в котором были запечатлены многие наши судьбы. И она привела меня в ваш мир, в год 900 н. э. Мне предстояло покинуть его в 2001 году после смерти одного из моих родственников.

Выехав из Вены, куда я не так давно вернулся из покоренного Иерусалима, 1 октября я оказался в скалистых Балканах. Здешние жители совмещали разбойничье ремесло с трудом на горных пашнях, который надорвал бы сердце и переломил хребет крестьянину любой другой страны.

Мои доспехи и шлем из вороненой стали привлекали алчные взгляды головорезов всех мастей, но им хватало ума держаться подальше от огромного меча, висевшего на моем поясе. Это был Равенбранд, брат моего Буреносца. Как Равенбранд оказался у меня – это отдельная история, которую еще предстоит поведать.

Вплоть до той недолгой поры моей жизни, когда я обрел покой и счастье в объятиях своей жены Зарозинии я занимался разбоем в Молодых Королевствах, поэтому я благоденствовал в этом мире, не прилагая к тому особых усилий. Я сам и мой клинок были у всех на слуху; лишь немногие отваживались бросить нам вызов. Я служил в Византии и Египте, одолевал датчан в Англии и христиан в Кадисе. В Иерусалиме мне попался на глаза великолепный скакун, которым я пожелал обзавестись, и в результате запутанных событий я помог установить в христианском ордене тамплиеров такой порядок, когда сменявшие друг друга магистры уже не могли потребовать для себя Гроб Господен. Меня привлекла не столько религия христиан, которую я счел примитивной, сколько их политика, которую никак нельзя было счесть таковой.

Христианские пророки то и дело представляли себя и своих единоверцев в ложном свете.

Поскольку их карты помещали Иерусалим в центр мира, я надеялся отыскать там своего кузнеца, но это был ошибочный след. Кузнецы, которых я встречал, подковывали лошадей и ремонтировали доспехи крестоносцев. В Вене я наконец услышал о неком скандинаве, который достигал самых далеких окраин мира и, возможно, знал, где искать нихрэйнского мастера.

Мое путешествие по Балканам проходило без особых приключений.

Вскоре я очутился в землях далматинцев, где единственным законом была кровная вражда, и ни римляне, ни греки, ни турки не имели скольнибудь значительного влияния. В этих горах до сих пор укрывались племена, для которых наступление Железного века ознаменовалось только тем, что теперь они пытались ограбить всякого, кто появился в их владениях, имея при себе какие-либо предметы из металлов. В основном они пользовались старыми кривыми луками и копьями, причем весьма неумело. Лишь однажды кучка охотников попыталась отнять у меня меч.