Майкл Муркок - Древо скрелингов

Старые карты называли это место Тролльхеймом. По верованиям, отсюда происходила едва ли не половина сказочных гигантов Европы. Вспомнив слова рыжебородого монаха, я попробовал найти надписи на скалах. Я бегло читаю на греческом, латинском и арабском и владею еще несколькими языками, хотя и не так хорошо.

Я не нашел надписей. Однако, проводя пальцами по каменным поверхностям, я ощутил явственную, хотя и слабую вибрацию, похожую на рокот. Можно было подумать, что я потревожил сонный улей. Я отдернул руку и отодвинулся на шаг, со страхом замечая лица, проступившие на окружавших меня скалах. Если эти камни разумны и настроены против меня, я не смогу проложить сквозь них путь своим мечом.

Мои чувства острее, нежели у большинства смертных, однако Соломон первым услышал звук. Конь фыркнул и заржал. Потом звук коснулся и моих ушей- низкий, рокочущий, словно идущий из-под земли. Он быстро усилился до тяжелого гудения, и вся долина отозвалась на него.

По склонам пробежала рябь. Камни заплясали и запели. Звук вновь понизился, и я с ужасом почувствовал, как каньон заполняет мощный поток жизненной энергии, как будто сама мать-Земля очнулась от сна.

Соломон, который вел себя на удивление тихо, вдруг громко фыркнул. Я увидел, что его массивные задние ноги затряслись, а глаза дико расширились. Мой храбрый скакун был слишком испуган, чтобы тронуться с места. Ему повсюду чудились враги.

Мне удалось сохранить самообладание, но я никак не мог решить, что делать дальше. Потом долину в мгновение ока заполнило чудесное ощущение милосердия и добра.

Земля содрогнулась от могучего толчка. Это был удар огромного сердца планеты. Вызванные им колебания принесли мне радость и ощущение цели. Моя ладонь соскользнула с рукояти меча, на которой лежала по укоренившейся привычке. Теперь я увидел своими глазами чародея их лица. Я был актером на сцене. Скалы были моими зрителями. Они ряд за рядом возвышались по краям ущелья; их глаза были скрыты в тенях, на губах играли насмешливые улыбки, в которых не было человеческой иронии, но лишь мудрость прожитых тысячелетий. Находясь в газообразном состоянии, они были разумны. Превратившись в жидкую лаву, они обрели интеллект. Став подвижной твердыней планеты, они познали нравственность. Вздыбившись горами, они научились созерцанию. Их разум, медленный и древний, хранил накопленный ими опыт. Вся их жизнь, длившаяся миллионы тысячелетий, была посвящена созерцанию и осмыслению.

Заговорить их побудило нечто, имевшее огромное значение для судеб мультивселенной, их мира и моего. Едва ли ухо смертного было способно услышать хотя бы крохотную часть сказанного ими.

Они произнесли четыре слова, и на это ушло четверо суток; однако наше общение этим не ограничивалось. Величественные головы смотрели на меня, изучая, сравнивая, и, вне всяких сомнений, вспоминая многих других, приходивших сюда за их мудростью. Мой конь успокоился и стал щипать траву. Я сидел и слушал Предков, которые стояли у истоков нашего происхождения, которые в своей огненной юности были оторваны от матери-Солнца и образовали планеты.

Их любовь к жизни замедлилась, но не угасла. Их мысли были такими же концентрированными, как и их физическая форма. Каждое слово в переводе даже на самый лаконичный язык занимало несколько строк. По сравнению с их языком старомелнибонэйский казался вычурным и нелепым. Только особым образом подготовленное ухо огло уловить едва заметные изменения тона. Мне пришлось вспомнить древнюю пословицу и замедлить свое восприятие времени. Только так я мог понять их.

Я мало-помалу начинал воспринимать их сверхъестественную речь. Я даже не догадывался, почему каменные прародители всех мужчин и женщин этого мира решили заговорить со мной. Однако я понимал, что их слова составляют важную часть моего сна. Я сидел, погрузившись в странное, но не лишенное приятности общение. Забыв о надвигающемся сроке отплытия Гуннара, я четверо суток внимал этим камням.

Первое слово Предков означало следующее:

Перед моим мысленным взором возникло видение белого зверя, озера и сияющего здания в окружении еще одного природного амфитеатра. Я понял, что это и есть место моего назначения- там мне откроется смысл и цель моих грез.

Второе слово Предков сообщало:

Я словно наяву увидел меч с эфесом; его кончик был погружен в сосуд, похожий на кубок, а из тени на меня взирал огромный желтый глаз.

Третье слово Предков:

Я увидел огромное дерево, раскидистый дуб, укрывавший ветвями весь мир. Его корни глубоко проникали в толщу Земли. Под его ветвями прятался еще один образ, символизировавший то же самое, но в иной форме. Я понял, что это – Космическое Равновесие.

И, наконец, четвертое слово:

На какое-то неуловимое мгновение мне предстало величественное видение: огромный зеленый дуб на фоне сверкающего серебром небосклона. Потом оно исчезло, сменившись более прозаичным зрелищем голых скал и мягкой травы у их подножий. Предки замолчали и уже погрузились в сон. Чувствуя себя так, как будто на меня скорее взвалили новое бремя, чем что-то объяснили, я с должным почтением поблагодарил Предков и пообещал тщательно обдумать каждое их слово.

Но я был вынужден сам себе признаться, что не вижу в них особого смысла. Быть может, эти скалы вступили в пору старческого заката?

Внезапно мне пришло на ум, что я веду себя донельзя глупо. Я поехал через Сад Дьявола ради сокращения пути. Но вместо того, чтобы сберечь время, я потратил несколько лишних дней. Гуннар, должно быть, уже покинул Исприт. До сих пор я был самым медлительным из смертных, но теперь стал самым торопливым. Моему коню предстояло показать все, на что он способен.

Я проделал на Соломоне весь путь от Акры. Он достался мне от ломбардийского рыцаря, который, подобно большинству крестоносцев, отправился в поход исключительно ради Земли обетованной.

Добравшись туда, он нашел ее пустынной и бесплодной, примкнул к тамплиерам и в отчаянии предался пьянству и игре, которые, как и следовало ожидать, закончились поединком. Я с удовольствием принял его вызов. Я уже давно положил глаз на Соломона, вдобавок, меня в ту пору мучила слабость, и я не отказался бы подкрепить свои силы, заполучив душу-другую, особенно если эти души в достаточной мере созрели.

Религиозные взгляды этих грубых животных были таким же низменным самообманом, который, по моим наблюдениям, сопровождал каждый их поступок. Религии совершенно чужды человеческой натуре, а их роль в миропорядке сводится к тому, чтобы порождать определенного рода безумие, жертвы которого непрерывно пытаются вынудить реальность подкреплять свои вымыслы. Конечным итогом этого неизбежно становится полное разрушение мира, в котором они живут. На протяжении истории всех народов всякий раз, едва благочестивый Закон поднимет свое знамя, за ним по пятам следует Хаос.