Татьяна Талова - Миротворец

— Что, даже прощения не попросишь? — смеется…

— А ты попробуй меня напугать! — я тоже…

А вот дальше уже не смешно. Белые волосы свисают, касаясь моего лба и щек, улыбка-оскал и оранжевые глаза с узкими зрачками. Почти как мои. Как же это страшно…

— Боишься?..

Как страшно, когда так близко звериные глаза, а в них года, наполненные болью и злостью…

Он снова уберег меня от меня же. И снова спас человека. И снова заставил меня вспомнить.

Сдержаться. Сдержать себя. У него есть право на эту злость и ненависть, но он отказался от него. У меня его нет. Я — Зовущая. Я — безумна. И мой враг — это не таинственная Руос-ас-Карна, не последний Лорд дроу, и уж тем более не этот полумертвый от ужаса человек. Главный враг — я. Но я останусь человеком. Останусь.

Или нет?..

Я медленно поднялась на ноги. Как будто ничего и не было, только люди в ужасе не решают сделать даже шаг ко мне. Страшно? Страшно?!

— А ведь я человек. Такой же, как вы, — прошептала я.

— Не такой, — едва слышно выдохнул командир отряда, поднимаясь на негнущиеся ноги.

— Хватит! — Галеадзо вмиг оказался рядом и в упор посмотрел на него. — Замолчи наконец! Разве не видишь…

— Уйди… — хрипло пробормотала я. — Уйди, Галеадзо…

— Снова? — только и спросил он, когда я подняла голову вверх, к солнцу, высушивающему слезы, и глотнула ртом воздух. — Не надо. Ты не выдержишь такого еще раз. Аза! Ты слышишь?

— Уходи… Все уходите!

… — На юге Берии есть дивные птицы, — старик задумчиво уставился в окно.

— Какие? — я подняла голову от книги. Глаза уже устали, а учитель порой мог объяснить двумя словами то, что я заучивала целый день.

— Асайи, — Йоргус помолчал еще немного. — Записывай и запоминай. Их считали порождениями стихий. Детьми солнца и ветра. Чего только не придумает народ… Тем не менее, их вид впечатляет, размах крыльев примерно…

…тенью мои руки над головами людей. Золотом глаза. Тело — боль. Боль, к которой можно привыкнуть, если уж так вышло — быть Зовущим.

Враг мой, что всегда со мной, что все обо мне знает. Такой опасный и родной. Неотделимый.

Нельзя больше боятся себя. Нужно разобраться в себе и пытаться себе верить. А для этого… Золотом глаза, тенью руки. И не смотреть на лица людей. Только вверх. Оторваться от земли, теряя то последнее, что может сдержать. Того, кто может сдержать. Забыть о тех, кто может быть в твоей власти и подчинить самого неудержимого зверя из всех — себя.

Теперь уже все по своей воле. Это несложно, а вот вернуться обратно. Я могу вернуться! Могу…

— Аза…

Неужели и сейчас все понял?.. Не останавливает больше, просто смотрит.

— Вернись.

Должна. Как бы не было трудно.

Восторг! Восторг — вот что я чувствовала, взлетая в небо, взмахивая крыльями, поднимаясь вверх в лучах солнечного света. Расплавленное золото сверху и снизу, так ярко, что почти не видно неба. Разве есть смысл возвращаться туда, где все так сложно? Зачем? Здесь свобода и солнце…

Я уже не видела людей внизу, только желтую каменную равнину. Мне было весело и легко, я с криком кинулась к земле. Остановилась в аршине от нее, почувствовав исходящий жар, извернулась, коснувшись кончиками крыльев камня, взметнув облачко золотого песка, снова взмыла вверх.

Как же хорошо, спокойно и радостно… Разве бывает такое? Никогда бы и не подумала… Ветер и солнце.

А где-то там, под землей, живет народ, не видевший солнца четыре сотни лет!

Вот так. Вспоминать легко, если есть действительно важные дорогие воспоминания. Я в последний раз нырнула в лучи солнца и стала медленно опускаться. «Мне сейчас еще Галеадзо искать, а то улетела леший знает куда» — почти весело подумала я.

Заболела голова. Громко хлопали крылья. Ну же…

…- Каждый Хозяин умеет превращаться в зверя. И не в одного, и не в двух. Но очень редко Хозяева делают это. Почему? — учитель посмотрел на меня.

— Потому что очень сложно вернуться в свой прежний облик! — отбарабанила я.

— Заучила, — довольно хмыкнул учитель. — Не просто сложно. Хозяин может сохранить свой разум и память. При должной подготовке, конечно… А теперь представь, каково магу в звериной шкуре, но с человеческой сущностью? Когда зверь не отпускает, не дает вернуться?..

Нет!!! Птичий крик раскололся о высокое небо и осыпался вниз острыми иглами.

Нельзя! Постепенно переставая нормально воспринимать реальность, я снова поднялась вверх и понеслась к горам. Я не хочу быть ни птицей, ни зверем! И я сильнее их!

Как же говорила Совушка? Брать силу не из себя, а из мира? Да… Управлять не собой, а всем… Заставить стихию проникнуть в себя, если своей мощи не хватает… Я раскинула крылья, ловя ими потоки ветра и стараясь успокоится. Ну же… Этот ветер — стихия, часть мира.

Кажется, я начинала понимать Совушку. Ветер беспрепятственно тек сквозь птичье тело. Нужно задержать его, всего лишь одного мига мне хватит. Я вдохнула его в себя… мгновение… нет, даже меньше… и он мне подчинился! И остался со мной. А теперь, теперь… Вывернуться наизнанку. Скинуть перья, пользуясь заимствованной силой.

— Вернись.

Вернусь! Найти бы место, куда приземлится, иначе просто разобьюсь, а ведь кругом уже горы… Вернусь! Вот, вижу площадку и небольшую пещерку, похожую на те, где гнездятся береговые птицы, только во много раз больше. На камни я опустилась, сдирая коленки.

«Я вернусь, — думала я, из последних сил заползая вглубь пещеры и сворачиваясь калачиком на полу. — Вот только отдохну немного — и вернусь… обязательно…»

Только вот сон не принес облегчения. Было холодно и больно. Трудные заклятья отнимают много сил, но неужели Совушка терпит такое? Сон, как и в прошлую ночь, не приходил. И снова Зов манил к очевидной смерти.

Я широко раскрывала глаза, а видела не стены пещеры, не ее каменный пол, а серые лица статуй и зеленый свет, мертвое пламя. Потом забывалась все-таки, лежала какое-то время, совсем не шевелясь, начинала тихонько постанывать от боли, плакала, кусала губы до крови, ломала ногти о камни… Кажется, пришла ночь. Увидь я луну, я бы на нее завыла. Стало немного легче, но еще холоднее, и захотелось пить.

От холода начинали неметь ноги, от бессилия — течь слезы. Я уже лежала, смотря в потолок пещеры и не двигаясь, лишенная сил и желания встать и куда-то идти, когда увидела над собой знакомое серое лицо.

— Тс-с-с… — а все равно я не смогла бы ни слова сказать, шершавый язык отказывался поворачиваться, присохнув к небу.

— Пей, — я не сразу сообразила, что об мои зубы ударилась деревянная походная фляжка. Расцепить их тоже оказалось задачей нелегкой.

— Молодец, — было непонятно, он говорит это мне или просто чтобы хоть что-то сказать ради спокойствия, потому что руки у него заметно дрожали, когда он поддерживал мне голову.