Джудит Тарр - Жребий принцессы

Они остановились во дворе конюшни возле самой большой каменной кормушки. Сареван присел на ее край. Долгое время он просто сидел и возносил молчаливые благодарственные молитвы за то, что ему больше не требуется делать ни шагу. Его зрение то прояснялось, то затуманивалось, а тело не переставало дрожать. И все же он улыбнулся Шатри и нашел в себе силы сказать:

— Ты знаешь моего сенеля? Это просто чудо, жеребец с голубыми глазами. Приведи его ко мне.

Мальчик замешкался, возможно, вспомнив наконец об указаниях, полученных не от Саревана. Однако он поклонился и ушел. Юлан остался с принцем. Сареван уселся на мокрую траву, которая росла возле кормушки, и привалился к теплому надежному боку кота. Юлан снова принялся мурлыкать.

К ним подходили и увещевали принца. Сареван лишь улыбался в ответ, но не двигался с места. Потом раздался чей-то крик, и огромная черная тень вырвалась из дверей конюшни.

Брегалан был не просто сенелем — он был потомком Бешеного. Он обладал разумом человека, брата, родственника, и это сочеталось с телом и мудростью животного. Он не выносил глупцов с их веревками и замками, которые пытались разлучить его с его двуногим братом, и лишь однажды позволил чужаку оседлать себя — ради спасения Саревана.

Как и его предок, Брегалан был черным. Он был прекрасен и отлично знал об этом. Он действительно был чудом, как указал о нем Сареван. В отличие от других сенелей с их серыми или зелеными глазами и даже в отличие от Бешеного и его потомства, чьи глаза сверкали как рубины, Брегалан смотрел на мир голубыми глазами. В спокойные минуты они напоминали о голубизне осеннего неба. В моменты ярости в них вспыхивал тот ясный сухой синий огонь, который живет в самом сердце пламени.

Брегалан увидел Саревана. Вращая глазами, он разбросал в разные стороны нескольких самонадеянных дураков, стоявших у него на пути. Одного из них, который не сразу отступил, он едва не затоптал.

Расчистив двор, он подошел к Саревану с большим достоинством, которому вредило только злобное фырканье в сторону Юлана. Кот отозвался ленивым ворчанием. Брегалан не снизошел до того, чтобы услышать его, и склонил голову перед хозяином, внимательно и осторожно рассматривая его. Сареван протянул руку и запустил пальцы в гриву сенеля. Брегалан опустился на колени. Прежде он никогда этого не делал. Прогнав набежавшие слезы, Сареван собрал остатки силы и взгромоздился на знакомую спину.

— Вставай, — прошептал он в настороженно приподнятое ухо.

Ехать верхом оказалось намного проще, чем идти. Поступь Брегалана с рождения была легкой. Но теперь он сотворил настоящее чудо, сделав ее мягче шелка. Жеребец обуздал свой бешеный нрав, хотя и не смог удержаться от легкого пританцовывания, пробуждая в Сареване чувство, очень похожее на радость. Он снова мог общаться с братом, и они начали бессловесную и бесконечную беседу двух тел. Сареван перестал быть калекой, инвалидом, бесценным сокровищем, вырванным у смерти. Он стал обычным человеком. — Это привилегия магов?

Сареван посмотрел и встретил взгляд больших золотистых глаз, лишенных белков, как у льва или сокола. Единственный из всех в Эндросе, детеныш асанианского льва оказался достаточно храбр, чтобы ступить на площадку, которую расчистил Брегалан. По-видимому, он и сам не осознавал своего мужества. В нем говорил голос крови, о чистоте которой так тщательно пеклись в Асаниане в течение тысячи лет. Его надменность была столь же великолепной, как высокомерие Брегалана. И жеребец, как когда-то до него Юлан, понял и принял это. Юлан был очень обрадован. И, судя по блеску глаз, Брегалан был обрадован не меньше. Сареван улыбнулся.

— Каждый может научиться верховой езде. Так же как и искусству любви, с которым, я готов признать, это имеет нечто общее.

Хирел мало-помалу избавлялся от загара, приобретенного им в скитаниях, и к нему снова возвращалась его благородная бледность оттенка слоновой кости. Теперь даже легкий румянец ярко проступал на его коже. «Странно, — подумал Сареван, — такое образование и такое воспитание, но стоит ему услышать хотя бы намек на грубое слово, и он краснеет как девица». Но надменность всегда служила Хирелу защитой. — Я прекрасно умею ездить верхом, но только с уздечкой — А, — сказал Сареван, — без уздечки скачут только потомки Бешеного. Это сын его дочери.

Хирел положил руку на шею Брегалана. Жеребец не воспротивился этому, не набросился на наглеца и не прогнал его прочь. Сареван почувствовал мгновенный укол ревности. Перед ним был чужак, надменный ребенок, не обладающий силой, однако рогатый брат Саревана не только мирился с его обществом, но и всем своим видом показывал, что принимает его. А этот дурачок даже не понял, какая ему оказана честь.

Сареван соскользнул с седла, что явилось для него первой половиной наказания за идиотские мысли. Вторую половину он выразил в словах:

— Хочешь научиться? Брегалан поможет тебе, если ты обещаешь не оскорблять его, думая о нем как о безмозглом животном.

Асанианец оставался холоден, но Сареван заметил, как озарилось его лицо, прежде чем он успел скрыть радость. — А кто же он, если не животное?

— Он родственник и друг. Он разумное существо, хотя у него нет языка, чтобы сказать тебе это. — Сареван взмахнул рукой с изяществом истинного принца. — Так ты садишься в седло?

Брегалан был самым крупным потомком Бешеного, и, хотя для жеребца японских кровей высокий рост — обычное дело, принцу старинного асанианского рода пришлось довольно высоко подпрыгнуть, чтобы взобраться в седло. Хирел проделал это с отточенной грацией танцора, присущей всем его движениям, и сверху вниз взглянул в лицо Саревана. Сареван улыбнулся.

— Ну, начинай. У тебя нет ни узды, ни поводьев, но у тебя есть твое тело. Используй его. Твое тело должно говорить с телом сенеля. Да, вот так, осторожно. Теперь слушай, он отвечает. Да. Да, вот так.

Сареван вновь улегся на траву рядом с Юланом и повысил голос так, чтобы его было слышно без усилий. Собралась толпа: конюхи, грумы, вездесущие праздные зеваки. То, что чужак осмелился сесть на спину одного из этих демонов, было большой редкостью. А то, что он оказался асанианцем, да в придачу именно этим асанианцем, делало зрелище достойным созерцания.

А кроме того, неохотно отметил Сареван, все пришли посмотреть на него самого. И ради них он сел, скрестив ноги и выпрямившись, одетый в теперь уже не слишком чистую рубашку, и прислонился к Юлану ровно настолько, чтобы не было заметно, как он ослабел. Другой голос заполнил наступившую паузу.

— Нет, не пригибайся к седлу. Сиди прямо и не направляй его ногой. Всей ногой, господин. Удары пятками его только раздражают.