Джудит Тарр - Жребий принцессы

Ради Хирела она на мгновение разгорелась с юношеским пылом. Однако ледяной груз возраста и королевского достоинства притушил ее. Император поднял сына с колен, и они оказались лицом к лицу, отчего глаза императора слегка расширились. Он отступил назад и приказал: — Садись.

Хирел сел на подушку и застыл. Даже сидя, его отец возвышался над ним. Сареван стоял поодаль в обществе Зха'дана и кота. Он очень сомневался, что ему здесь рады. А еще сильнее он сомневался в том, что Хирелу удастся пройти через эту дверь целым и невредимым. Воцарилась убийственная тишина. В течение нескольких томительных и бесконечных мгновений Зиад-Илариос не проронил ни слова. Гораздо чаще его глаза скользили по Саревану, нежели по собственному сыну; это был невозмутимый испытующий взгляд, лишенный как теплоты, так и враждебности..

Когда Сареван почувствовал, что с него хватит, он дерзко улыбнулся.

— Ну, старый лев. Теперь, когда мы у тебя в руках, что ты намерен с нами сделать?

Плечи Хирела напряглись. Зиад-Илариос остановил свой взгляд на Сареване. Впервые за все дни, которыми Сареван мог гордиться, он искренне пожалел о своей потерянной силе, исчезнувшей за гранью боли. Вот бы прикоснуться к этому разуму, скрытому покровами и масками, вот бы узнать, что действительно кроется за этим молчанием. Император поднял руку. — Подойди сюда, — сказал он.

Сареван подошел и, не ожидая приглашения, сел, отвечая взглядом на взгляд. — Ну? — спросил он.

Зиад-Илариос наклонился вперед. Его пальцы обхватили подбородок Саревана, повернули из стороны в сторону и внезапно отпустили. Он откинулся назад и сказал: — Ты похож на отца.

— Во всем виноват нос, — ответил Сареван. — Он затмевает все остальное. — Он поднял голову. — Если вы хотите играть в игры, то я согласен в них играть. Но прежде мне хотелось бы кое-что выяснить. О том, как нас встретили, и о вон том мече. Если вы не хотите сказать, каковы ваши намерения относительно нас, то, может быть, согласитесь объяснить, что за ошибки, по вашему мнению, мы совершили?

— Я сделаю это, — ответил император с видимой охотой. Возможно, разговор забавлял его. — Тебе не надо было с такой очевидностью обнаруживать, что наследник Керувариона присутствует здесь. Тебе не надо было показывать, что ты здесь по собственной воле и ждешь благодарности за то, что вернул наследника Асаниана и способствовал его провозглашению.

Сареван развалился на императорском диване, подперев рукой щеку.

— Вы сами не слишком торопились назвать его, к тому же назревало волнение. Я должен был что-то сделать.

— После чего действительно началось волнение, — сказал Зиад-Илариос.

— Они быстро образумятся. Вы назвали имя наследника. Когда люди оправятся от шока, они будут довольны. — Ты думаешь?

— Я не думаю, я знаю, — сказал Сареван. На самом деле он вовсе не был так уж уверен в этом. — А как же ты? Что скажут о тебе?

— Правду. Естественно, я появился здесь по доброй воле, лорд император. Я приношу себя вам в дар.

Зиад-Илариос не был изумлен или смущен. Ну разумеется. Халид оказался его человеком. Он знал все; по-видимому, он знал обо всем с самого начала.

— У этого меча две грани. Солнечный принц. Я могу использовать тебя как пешку в моей игре. Я могу обменять твою жизнь на империю твоего отца.

Сареван почувствовал, как от напряжения его желудок свернулся в тугой узел. Он улыбнулся.

— Не беспокойтесь. Он не станет играть. Пока я жив, он не нападет на вас. Если я умру, начнется война. Но ни от одного из нас вы не получите Керуварион. — А если я жажду войны? Сареван откинул назад голову, обнажая шею. — Я ваш, старый лев. Можете делать что хотите. — Ты молод, — пробормотал Зиад-Илариос ничего не выражающим тоном. — Я не принадлежу к числу тех, кто порет своих сыновей. Но будь ты моим сыном, я призадумался бы об этом.

Сареван резко выпрямился. Зиад-Илариос смотрел на него сурово, но в его глазах сверкали искорки.

— Юноша, твоя выходка поставила меня в очень трудное положение. Я подумываю о том, чтобы немедленно вернуть тебя отцу…

— Вы не можете? — вскричал Сареван. Брови императора сдвинулись. Сейчас он особенно напоминал Хирела.

— Не надо указывать мне, что я могу делать, а чего не могу. Твой отец позволил моему сыну вернуться ко мне, хотя ему было бы очень выгодно держать мальчика в заложниках. И поэтому я в долгу перед ним. Я могу отплатить ему тем же. Или поступить по-другому. Не знаю, какая мне от тебя польза, ты только вносишь разлад в ряды моих придворных. Наверное, будет лучше, если ты умрешь или проведешь в цепях остаток жизни.

— Пусть так и будет, — твердо сказал Сареван. Зиад-Илариос долго смотрел на него. Несмотря на твердость намерений и то, что в течение многих дней он укреплял волю, Саревану с трудом удалось сидеть без движения, с бесстрастным лицом, смиренно положив руки на колени. Его сердце гулко билось, во рту пересохло, по спине ползла струйка холодного пота.

Император произнес те слова, которые так боялся услышать Сареван:

— Ты собираешься предать свою империю? — Нет! — вскричал Сареван слишком поспешно, слишком громко и слишком пронзительно, но тут же овладел собой. — Нет, властелин Асаниана. Никогда. Я намерен спасти ее. — Он протянул руки, показывая Зиад-Илариосу обе ладони. Одна из них была такой же, как у других людей, на другой пылало золотое пламя. — Я предлагаю вам себя. Как заложника. Как миротворца. Как щит, предохраняющий вас от моего отца и от войны.

— Ты так уверен, что он не сможет выиграть ее? — Я знаю, что он победит.

— Тогда почему? Вряд ли ты питаешь любовь к Асаниану. — Я знаю, чего будет стоить эта победа. — Император удивленно поднял брови. Сареван сглотнул. Ему казалось, что его горло наполнено песком. — У меня никогда не было такого дара предвидения, каким обладает моя мать. Но я видел то, что мой бог позволил мне видеть. Войну, властелин Асаниана. Кровавую войну. Обе империи будут разорены, лучшие воины погибнут, народы потеряют свою силу. — Сареван поднялся на ноги. — Я не допущу этого. Если я должен погибнуть, чтобы предотвратить это, то пусть я умру. Я не хочу быть императором в империи руин.

— В этом-то все и дело, — сказал Зиад-Илариос, смягчившийся после пылкого выступления Саревана. — Ты скорее станешь предателем, нежели смело встретишь приход того, что тебя так страшит. Даже в Асаниане мы имеем название этому. Мы зовем это трусостью.

— Старый лев, — промурлыкал Сареван. — Я молод, глуп и недостаточно храбр, но вы не можете испытывать мой характер, искажая правду. Мой отец позволил вашему сыну покинуть Эндрос, потому что у него не было стремления сохранить мир или склонности к хладнокровному убийству. Ему и не снилось, что я могу зайти так далеко.