Джудит Тарр - Владычица Хан-Гилена

Она подняла голову и посмотрела в окно, за которым царил мрак. Глубокая тьма перед рассветом.

Элиан вскочила и побежала, ничего не видя перед собой, обуреваемая одним стремлением. Перед ней распахнулась дверь — и она увидела комнаты, богато убранные, завешенные асанианскими шелками, благоухающие асанианскими ароматами. Пусто.

Везде пусто. Стража, слуги, вещи Илариоса — все исчезло. Комнаты померкли, заполнившись мучительной пустотой. Но среди подушек, лежащих на его постели, что-то блеснуло. В руку Элиан лег топаз, выпавший из его короны. Он не был похож на случайно оброненную и забытую безделушку. Этот камень заставлял вспомнить глаза принца, спокойные, золотые, любящие. Элиан будто вновь услышала его слова: «Увы, мое постоянство — мое проклятие. Я должен любить там, где получаю удовольствие. И если я люблю, то люблю вечно».

Она зарылась лицом в чужеземные шелка, сжав в руке топаз, углы которого больно врезались в кожу. Но она только крепче сжала камень. Волны плача поднимались в ней, достигали вершины и застывали. Все выше, выше, выше. Элиан задыхалась от слез.

Позади нее кто-то стоял. Стоял уже долго, наблюдая и выжидая. Элиан медленно обернулась.

На нее молча смотрел Мирейн. Но теперь язык ее был развязан. — Он оставил меня! — закричала она. — Он уехал прежде, чем я смогла отправиться с ним. А я хотела его!

Спокойствие, молчание. Мирейн был тенью, блеском глаз, мерцанием золота в ухе и на шее. Внезапно Элиан страстно возненавидела его. — Я не хочу тебя! — зашипела она. Мирейн сел на груду подушек, подобрав под себя ноги и склонив голову набок. Он всегда так делал, когда Элиан давала волю своему нраву. Изучал ее. Обдумывал, как ему самому следует обуздывать ярость. Даже в такой ситуации Мирейн не проявлял снисходительности к сопернику.

Элиан призвала всю свою волю против его обаяния. Он ей не старший брат, а она — не его младшая несносная сестра. В еще меньшей степени он мог бы быть ее возлюбленным. Он отказался помочь ей сделать выбор, и из-за этого все пошло наперекосяк, и она потеряла Илариоса.

— Я не твоя, — сказала она ровно и строго, — просто потому, что я и не его тоже. Он уехал в отчаянии, но я последую за ним. И ты не остановишь меня. — Я и не пытаюсь. — Тогда почему ты здесь?

Он пожал плечами по северному обычаю. На нем была темная простая одежда, но и в ней он выглядел по-королевски. Вероятно, Элиан сошла с ума, раз способна была заметить это сейчас, когда в ее голове смешались черное и золотое, горе, ярость и пророчество. — Я нужен тебе, — сказал Мирейн. Надменный, невыносимый. — Мне никто не нужен! — Даже твой асанианец?

— Я ему нужна. — Элиан дрожала, задыхалась, трясла кружившейся головой. Рука болела. Она заставила себя разжать пальцы. Топаз сверкнул, как золото и лед. — Пусти меня. — А разве я держу?

Она пошатнулась и упала на Мирейна. Он подхватил ее. Элиан застыла без движения. — Я хотела бы никогда не родиться на свет! — Это могло бы избавить нас от огорчений, — сказал он.

Элиан вскинулась. Это искусство не было присуще Мирейну. Скорее оно было характерно для ее отца.

— Но, — продолжал он, — раз уж ты здесь и пребываешь в бодром здравии, то могла бы сообразить, что твой выбор сделала ты сама. Это ты отослала его высочество. Ты, а не я или какой-нибудь безымянный демон.

Элиан рванулась из его рук. Его лицо, спокойное как никогда, вовсе не было безобразным. Оно было великолепно в своем несовершенстве. Небритая щека уколола ее ладонь. Она отступила. Мирейн не двинулся. — Я ненавижу тебя, — сказала она.

Его голова поникла, затем снова поднялась. Он принял это.

— Если ты выедешь тотчас же, то сможешь догнать его еще до восхода солнца.

Дыхание застряло у нее в горле, глаза метали молнии. Сердце билось, как у птицы, пойманной в ловушку: быстро, часто, испуганно. Мирейн застыл как статуя.

— Жестокий, — прошептал ее язык, — о, какой ты жестокий. Он улыбался.

Ее колени подкосились, и, дрожа, она опустилась на подушки. Мирейн возвышался над ней, но его улыбка померкла, осталась лишь ее тень в самом уголке губ. Элиан приподнялась, привлекла его к себе. Он не сопротивлялся, но она ощущала его силу, уступающую свободной воле, заставляющую их сидеть лицом к лицу и смотреть друг на друга. Он спокойно прикрыл глаза. — Время идет, — сказал он. Она не могла встать и едва могла говорить. Слова, которые приходили ей в голову, были какими-то чужими.

— Ты любишь меня?

— Это, — ответил он, — не имеет значения. Любишь ли ты меня? — Я люблю Илариоса!

Демон снова сжал ей горло. Она отчаянно ударила кулаком по подушке. Мирейн смотрел на нее, слегка откинув голову и полузакрыв глаза.

— Нет, — сказала она хрипло. — Только не ты. Я не вынесу этого. Я не могу потерять и тебя тоже!

— Ты любишь меня?

Вот, сказал ее демон, вот в чем ошибка Илариоса, вот в чем причина его неудачи. Он не умел обращаться с ней жестоко, слабый, нежный, сочувствующий. Сплошное пламя нежности и любви.

Слабый, повторил ее демон. Он истратил всю свою силу на слова. Он говорил Элиан, что схватит ее, свяжет и увезет, но ему недостало решимости сделать это. А Мирейн отпускал ее.

Потому что знал, как она поступит. Она принадлежала ему. Она всегда принадлежала ему. А он принадлежал ей.

Элиан перекатилась на другой бок. Она не хотела этого. Она ничего этого не хотела. Она хотела уехать прочь, быть свободной, быть кем угодно, только не Элиан из Хан-Гилена.

— Ты любишь меня? — настойчиво повторил Мирейн, доводя ее до безумия, и схватил ее с сокрушительной силой. — Ты любишь меня?

— Нет, — прошипела Элиан, — поскольку ты изо всех сил стараешься раздавить мои руки. Хватка ослабла. Он ждал.

Элиан посмотрела на него. Он был похож не на влюбленного, а на завоевателя у ворот города, ждущего, когда город сдастся или бросит ему вызов. Внезапно ее осенило: он был испуган. Мирейн, сын Аварьяна, был испуган. Любит ли она его?

Да, она полюбила его еще в утробе матери. Но так ли, как женщина любит мужчину?.. Элиан изучала его внимательно и спокойно. Она так далеко зашла в своем безумии, что теперь могла позволить себе быть спокойной, подумать, взвесить все «за» и «против». А Илариос в это время ехал, убегая от рассвета, и все новые и новые лиги пролегали между ним и женщиной, которая никогда не будет принадлежать ему. Он всегда понимал это. Но он не был бы Илариосом, если бы не отдал все свои силы, чтобы завоевать ее.

Он ее потерял. Она была из Хан-Гилена и никогда не найдет дом в Асаниане. Но все же он сделал многое. Он научил ее тому, что ее судьба не предопределена окончательно, что она может любить любого мужчину, а необязательно Мирейна. Она может остаться свободной, если таков будет ее выбор. Если таков будет ее выбор.