Джудит Тарр - Владычица Хан-Гилена

Он протянул руки. Если бы это был не Мирейн, Элиан сказала бы, что это признак робости. Но это был Мирейн, и его спокойные глаза сверкали как черные бриллианты.

— Ты моя королева, — просто сказал он. Ее холодные руки безвольно лежали в его горячих и сильных ладонях. Ее терзали противоречивые чувства. Смех, плач, крик ярости, черный ужас. Как он посмел так поймать ее? Как он посмел быть таким уверенным в ней? Она не вещь в руках мужчины. Она это она. Она не хочет его. Хочет. Не хочет. Хочет!

— Моя госпожа. — Его шепот, тихий как сон, был обращен одновременно к ее разуму и слуху. — Моя королева. Любовь моего сердца.

Элиан забилась в слепой панике. Не потому, что он сказал это. И нс потому, что он сказал это здесь, в присутствии своей армии. Хуже этого, намного хуже было то, что пело в ее собственном мозгу. Не важно, что он король и император, что в его жилах течет кровь бога, что из всех существующих женщин он выбрал ее, что он кладет полмира к ее ногам. Значение имеет лишь он сам. Мирейн.

Она потеряла Илариоса из-за медлительности собственного языка, и он уехал. Мирейн никуда не поедет, пока не сделает ее своей. Словно у нее нет иного выбора, словно у нее вообще ничего нет. Судьбы. Пророчества. Неизбежности. Элиан вырвала руки из его ладоней. — Благодарю тебя, мой король, — сказала она с язвительной мягкостью, но я не из того материала, из которого делают королев. Мирейн ничего не ответил, даже не двинулся. Она с болью вспомнила, как он выглядел, когда она сказала ему о том, что любит Илариоса. Точно так же. Холодный, спокойный и царственный, он ничего не предлагал и ничего не брал. Она показала зубы.

— Этот отряд я принимаю, потому что это добровольный дар, такой же твой, как и их. Я думаю, что смогу управлять десятью воинами и служить на пользу моего короля. Остальное… — она проглотила ком в горле, — остальное, о сын Солнца, ты сохранишь для своей настоящей императрицы. — Ею можешь быть только ты. Если бы они были одни, она ударила бы его. Элиан укусила свой кулак, ощутив во рту вкус крови.

— О мужчины! Ну почему вы всегда останавливаетесь на самом худшем?

— И этим, — тихо спросил он, — всегда была ты? — Да, черт тебя возьми! Ты преследуешь меня, ты охотишься за мной. Ты мечтаешь о моей так называемой красоте, терпишь мою пресловутую дикость и ведешь счет моего рода и приданого до последнего дальнего кузена, до последней золотой пылинки. Можешь ты понять или нет, что я ничего от тебя не хочу? Ничего!

Его напряжение превратилось в развлечение. Ему даже удалось улыбнуться. Хуже того: он осмелился не сказать ничего из того, что мог бы сказать, ни об истине, ни о жестокости. Это была улыбка великого короля или статуи бога, спокойная, уверенная и мудрая. И противостоящая ее воле.

Элиан сделала самое худшее: струсила, как всегда, и убежала от него.

Она убежала, но не далеко. Бешеное желание сбежать на север довольно быстро ослабло. И все-таки она сложила свои вещи на постели, все еще находившейся рядом с кроватью Мирейна. Получилась беспорядочная куча, на удивление большая, при том что здесь не было ее оружия и трофеев. Чтобы справиться со всем этим, ей необходима была помощь слуги.

Едва двинувшись, чтобы позвать кого-нибудь, Элиан осела на пол. Куда ей идти? В ее старые покои — он знал все пути туда, как общеизвестные, так и тайные.

И он без колебания воспользуется ими. Она знала это его настроение. Мирейн Ан-Ш’Эндор получит все, что вознамерился получить.

Топаз Илариоса лег в ее руку. Она уставилась на него и долго смотрела, почти не замечая. Ее мозг был пуст.

Мелькнула чья-то тень. Элиан медленно повернула голову, и глаза ее расширились.

Перед ней стояла прекрасная леди, которая никогда не ходила пешком. Она всегда сидела на троне или в беседке, а по большим праздникам — в крытых носилках. Если же она решала удостоить пол особой чести и ступить на него, то его обязательно покрывали коврами, и только тогда подошвы элегантных сандалий касались его. Тем более она никогда не появлялась неожиданно.

Сейчас леди Элени была одна. На ней удобное, как у служанки, платье, на ногах — сапоги. Из тончайшей кожи, с инкрустацией на каблучках, но все-таки сапоги. Они выглядели так, словно она прошла в них по снегу, и — о чудо из чудес! — на них засохла грязь. Тяжелые завитки волос блестели из-за попавших на них снежинок; если у нее и была накидка, она потеряла ее.

— Мама, — удивленно сказала Элиан, — где твои служанки? Что ты здесь делаешь?

Княгиня села на единственный в этой комнате стул и расправила юбки.

— Мои служанки на своих местах. А я искала тебя. — Любой мог бы тебе сказать, где я.

— Никто не мог. У твоего отца и брата другие заботы.

— А у Солнцерожденного их нет. — Солнцерожденный занят. — Княгиня слегка нахмурилась. — Я поклялась, что не буду тебе ни в чем препятствовать, и не намерена нарушать своего слова. Но должна тебе напомнить, что наш гость больше не может считаться нашим дальним родственником. Он король.

— Он по-прежнему остается Мирейном. — Он Мирейн Ан-Ш’Эндор. Слова, такие схожие с собственными мыслями Элиан, разбередили ее старые раны.

— Я знаю, кто он такой! Я прислуживаю ему днем и ночью. Днем, — повторила она, — и ночью.

Ее мать не выказала ни малейшего признака досады или расстройства.

— Я здесь не затем, чтобы обсуждать твою репутацию. И не затем, чтобы умолять тебя принять его сватовство, как бы велик он ни был, пусть даже подобных ему не существует в нашем мире. Я здесь только затем, чтобы понять: почему? Элиан ничего не ответила.

— Может быть, дело в принце из Асаниана? — размышляла Элени. — Нет, не думаю. Может быть, причина в каком-нибудь юноше низкого ранга, в слуге, или крестьянине, или солдате из армии Мирейна? Тебе не следует держать это в тайне от нас. Женщины из рода Халенанов и прежде вступали в брак с чужеземцами. Они даже выходили замуж за простолюдинов. Впрочем, не похоже, что ты страдаешь от неразделенной любви. Тогда что, Элиан? Почему ты противишься любому мужчине, который интересуется тобой? Ответом было упрямое молчание. — Может быть, это пугает тебя? Ты более неистова, чем обычно бывают девушки, и ты всегда была свободной. Тебе еще не довелось встретить мужчину, который был бы так же силен, как ты, или настолько же уверен в своей силе. Кроме Мирейна. — Княгиня сложила руки. — Но, в конце концов, как бы ни был слаб мужчина, его жена должна отдать ему себя. Свое тело, конечно, а может быть, и сердце, если ей посчастливится. Отдавать это страшно и тем страшнее, чем сильнее мужчина. Таковы твои рассуждения, дочь моя? Ты боишься стать женщиной?

— Нет! — вырвалось у Элиан. — Я знаю, что мужчины делают с женщинами. Я видела это в армии. — Несмотря на всю браваду, щеки Элиан залил горячий румянец; язык прилипал к небу. — Это не страх, мама, поверь мне. Я всегда хотела выйти замуж. Когда-нибудь. Когда настанет время. Я всегда думала, что моим мужем будет Мирейн. Потому что так должно быть. Потому что по-другому быть не может.