Роберт Сальваторе - Восхождение самозваного принца

— Нет, я не желаю еще глубже увязнуть в придворных дрязгах, — резко ответила женщина. — Я не хочу входить в список престолонаследников и не желаю взваливать на свои плечи такую ношу. Моя жизнь здесь и так достаточно сложна…

— Ты хотела сказать — достаточно беспокойна, — перебил ее король.

Джилсепони даже не пыталась возражать.

— Ты никогда не заикался об этом. Ни тогда, когда предлагал мне стать баронессой Палмариса, ни впоследствии. Я не вижу причины менять существующее положение вещей и нарушать торжественную клятву, которую ты в день нашего бракосочетания принес перед лицом своего брата и родовитой знати. Это напрямую противоречит пути, о котором ты возвестил во всеуслышание. Если теперь, передумав, ты решишься изменить официальный список престолонаследников, то неминуемо подорвешь доверие к себе многих придворных. Не забывай, что среди них немало тех, кто давно считает меня своим врагом.

— Быть может, эти придворные вообще не заслуживают моего доверия, — вздохнул Дануб.

Джилсепони задумалась. Слова мужа сильно ее удивили.

— Не стану тебе лгать, — сказала она. — Если бы во время очередного празднества половина твоих придворных вдруг провалилась в бездонную пропасть, я бы не стала так уж сильно скорбеть об этой утрате. Однако я приехала сюда не затем, чтобы разрушать придворный мир Урсальского замка. В равной степени у меня нет желания становиться правящей королевой.

— А разве от одного того, что ты стоишь рядом со мной, двор уже не сотрясается? — вдруг закричал на нее Дануб. — Ты говоришь о бездонной пропасти? Увы, придворные уже начали проваливаться в нее. И я помог этому, пригласив тебя в Урсал. Где теперь Констанция? Где Калас?

— Калас? — переспросила Джилсепони.

Она ничего не знала ни о стычке между королем и Каласом, ни о намерении герцога покинуть столицу. Впрочем, Дануб даже не слышал ее слов.

— Возможно, я сделал ошибку. Надо было учесть, что на севере ты привыкла совсем к другой жизни, после которой здешняя кажется пустой и никчемной. Даже я это чувствую, хотя я здесь вырос, — продолжал король. — Все твои идеалы, все твои удивительные мысли о дружбе… они не выдерживают реалий здешней жизни.

— Мои идеалы? — удивилась Джилсепони. — А разве ты не разделяешь их? Что тогда я должна думать о наших прогулках и беседах там, в Палмарисе? Как мне расценивать твое предложение выйти за тебя замуж? Или ты считаешь, что сделал неверный выбор?

— Я не предполагал всей глубины…

— Ничтожества своего двора, — резко закончила за него королева. — Такова уж ирония жизни. Здесь мы оба с тобой неповинны.

Король Дануб бросил на жену тяжелый взгляд.

— По замку гуляют слухи, что ты принимаешь особые травы — те самые, что используют придворные дамы, предохраняясь от беременности, — сказал он наконец.

Как хотелось сейчас Джилсепони обрушить на него всю горькую и неприкрашенную правду, рассказав о Констанции и ее злодеянии. Наверное, она проявила излишнее великодушие, пощадив эту женщину и позволив ей уехать просто так, без каких-либо объяснений. Возможно, Констанция все-таки должна была предстать перед открытым и непредвзятым судом. Впрочем, это не поздно сделать и сейчас.

От одной такой мысли у Джилсепони перехватило дыхание. Перед ней почти мгновенно развернулась ужасающая цепь последствий. Разоблачение Констанции неминуемо грозило распадом нынешнего двора. А сколько низложенных придворных, затаив злобу, разнесут чудовищную клевету по всем уголкам королевства! Уж они-то постараются сыграть на чувствах вельмож и богатых землевладельцев, и те будут втайне ненавидеть Дануба до самой его смерти.

— Я таких трав не принимаю, — искренне ответила Джилсепони, намеренно построив фразу в настоящем времени. — Я никогда не принимала никаких снадобий, предохраняющих от беременности. До недавнего времени я даже не слышала об их существовании.

Король долго и пристально смотрел на нее. Джилсепони спокойно выдержала его взгляд, черпая уверенность в правдивости своих слов.

— Ты меня любишь? — неожиданно спросил Дануб.

— Да, иначе я не приехала бы сюда и не простилась бы со своей прежней жизнью, — ответила она. — Во мне ничего не изменилось.

Король прищурился и еще пристальнее поглядел на жену.

— Любишь ли ты меня так, как любила Элбрайна?

Джилсепони вздрогнула и отшатнулась; из ее груди вырвался отчаянный стон. Как Дануб мог задать подобный вопрос? И как она могла сравнивать одного с другим, если каждый из них занимал в ее жизни свое, особое место?

— Я никогда не лгала тебе в этом, — после долгого и тягостного молчания сказала женщина. — С самого начала я объяснила тебе разницу между…

— Пощади меня, — умоляюще произнес король, заслоняясь рукой.

Даже если бы сейчас он встал и ударил ее по лицу, он не смог бы ранить ее сильнее.

Вечером герцог Калас натянул на себя одежду, какую носит обычно городская беднота. С утра он не стал бриться, а после верховой прогулки вопреки обыкновению не принял ванну. Ему требовалось вырваться из привычного мирка, оказаться подальше от Дануба и придворных интриг. Калас направился в мир урсальских трущоб, где в грязных кабаках собирался простой люд, чтобы посудачить о том о сем и залить дешевым элем или вином превратности своей убогой жизни. Подобные эскапады были тайным развлечением герцога, не известным ни королю, ни придворным. О них знала только Констанция, в прошлом не раз сопровождавшая Каласа.

Герцог толкнул дверь трактира, помня, что сейчас ему следует забыть о своих придворных замашках, дабы ничем не вызвать подозрение у собравшихся здесь оборванцев. Опустив голову, он протиснулся к стойке, спросил кружку эля, обвел глазами помещение и, отыскав сравнительно тихий уголок, направился туда. Усевшись, Калас отхлебнул из кружки и вновь опустил голову, приготовившись слушать, о чем говорят вокруг.

Как он и ожидал, почти за каждым столиком судачили о королеве Джилсепони. Подмигивая и ухмыляясь, люди перешептывались о том, что королева завела шашни с главным поваром Урсальского замка. Другие с уверенным видом заявляли, что любовником Джилсепони является вовсе не повар, а некий Роджер Не-Запрешь, нынешний барон Палмариса, который слишком уж часто мотается в Урсал. Третьи, сально посмеиваясь, утверждали, что, мол, брать надо выше: дескать, королева пошла по святым отцам и у нее в любовниках нынче сам Браумин Херд, епископ Палмариса. Все это, естественно, густо приправлялось пьяным хохотом и оскорбительными словечками.

Калас знал, откуда брал начало этот мутный поток и когда потекли его первые грязные ручейки. Констанция и ее многочисленные приспешники как мужского, так и женского пола повели скрытую войну против Джилсепони, когда та еще жила в Палмарисе и не помышляла становиться королевой. Констанция, испытывая бессильную ярость оттого, что король Дануб каждое лето отправлялся в Палмарис, умело подогревала «патриотические» чувства городского дна. И вот уже урсальские босяки негодовали: как мог Дануб регулярно покидать на лето их прекрасный город? Когда Джилсепони перебралась в Урсал, тайная война против нее вспыхнула с новой силой.