Роберт Сальваторе - Восхождение самозваного принца

Какая ирония судьбы! Ведь ее будут судить не только за убийство Констанции. Ее будут судить и за происхождение. Оно являлось главным виновником ее неожиданного — неожиданного ли? — падения с высот, которые многим казались земными небесами.

Женщина наблюдала за тем, что творилось вокруг, с какой-то странной и удивительной даже для нее самой отрешенностью. Эти люди считали себя вправе распоряжаться ее жизнью. Однако Джилсепони происходящее казалось жалким балаганом, недостойным ее внимания. Она знала правду, подозревая, что и многие из ее обвинителей сомневаются в виновности королевы. Но имело ли это сейчас хоть какое-то значение?

Калас выстроил на помосте всех свидетелей смерти Констанции, начиная с фрейлины, которая явилась в то злополучное утро к Джилсепони, чтобы сообщить ей о просьбе придворной дамы.

— Королева настаивала на этой встрече, ваша честь, — говорила дрожащая всем телом фрейлина. — Я отправилась к госпоже Пемблбери, и она согласилась, хотя у нее наверняка были дурные предчувствия.

Джилсепони опустила голову, чтобы те, кто стоял вблизи нее, не истолковали превратно ее улыбку. Какая откровенная и вместе с тем объяснимая ложь! Констанция наверняка заранее склонила эту глупенькую девчонку на свою сторону, и теперь той не оставалось иного выхода, как лгать дальше!

До чего же Джилсепони сейчас хотелось вмешаться в разбирательство! Подойти к этой фрейлине и задавать ей вопросы до тех пор, пока глупышка не начнет противоречить самой себе. А потом — уличить ее во лжи. С каким бы наслаждением Джилсепони восстановила справедливость! Она бы заставила эту дурочку сознаться, как все было на самом деле, кто кого приглашал на чаепитие и в чьих руках находился пузырек с ядом.

Но сделать этого Джилсепони не могла. Закон не позволял ей задавать вопросы свидетелям. Даже король не мог обратиться к этой лживой девчонке. Задавать вопросы свидетелям могли только члены суда, избранные из числа знати, важно восседавшие сейчас рядом с помостом. Но никто из них, разумеется, не станет этого делать. Никому из придворных не нужна была истина, если она свидетельствовала в пользу Джилсепони, а не Констанции Пемблбери.

Следующей Калас заставил говорить служанку, обнаружившую пустой пузырек за поясом платья Джилсепони. Затем настал черед всех тех, кто слышал крики Констанции о том, что королева ее отравила. Герцог закончил собственными показаниями, поведав о последних минутах придворной дамы, также подтвердив, что, умирая, она обвиняла Джилсепони.

Все это время Джилсепони глядела либо в пол, либо на своего мужа. Дануб сидел на установленном перед помостом троне, окруженный неподвластными эмоциям и верными своему долгу гвардейцами из Бригады Непобедимых. Они стояли совершенно неподвижно, больше похожие на изваяния, чем на живых людей. Джилсепони видела боль на лице короля, видела, как каждое обвинение в ее адрес заставляло его вздрагивать.

Судилище убивало Дануба даже сильнее, чем саму Джилсепони, хотя это утро могло оказаться последним в ее жизни.

Закончив свою эмоциональную речь, герцог Калас с ненавистью взглянул на обвиняемую. Потом он повернулся и поклонился толпе. Далее, как того требовал протокол, он должен был покинуть помост. Герцог специально прошел мимо Джилсепони.

— Я всегда относился к вам без малейшей симпатии, — прошептал он, — но я даже представить себе не мог злодеяния, которое вы учинили над Констанцией. Вам было недостаточно разрушить все ее надежды и мечты?

— Я не сделала ей ничего дурного, — ответила Джилсепони. — И вы прекрасно знаете, что послужило причиной смерти вашей подруги.

Калас презрительно хмыкнул, затем спустился с помоста и занял место среди знати, сидевшей в первых рядах.

В толпе раздались крики, быстро подхваченные десятками услужливых глоток. Народ требовал смерти королевы. Джилсепони не осуждала этих людей, которым не терпелось поскорее увидеть ее на виселице. Она понимала, что толпа с готовностью приняла понятную для них версию и не допускала даже намека на то, что все могло происходить совсем не так. Когда король Дануб встал с трона и подошел к помосту, вопли уже перерастали в оглушающий рев. Король поднял руку, требуя тишины. Постепенно, далеко не сразу крики смолкли.

Повернувшись к Джилсепони, Дануб жестом велел ей приблизиться к нему. Затем он махнул стражникам, которые подошли к королеве, намереваясь препроводить ее вниз. Те послушно замерли.

Его жена спустится сама.

Джилсепони сошла по ступенькам и встала рядом с мужем, стараясь, чтобы ее лицо оставалось спокойным, без следов презрения или насмешки. Ей не хотелось усугублять душевные муки Дануба.

— Ты слышала предъявленные тебе обвинения и показания свидетелей, — произнес король, и Джилсепони видела, какие усилия он прикладывает, чтобы подавить дрожь в голосе. — Согласна ли ты с этими обвинениями или же намерена возразить против них и заявить о своей невиновности?

— Я полностью отвергаю все обвинения в свой адрес, — громко и отчетливо ответила Джилсепони. — Я не убивала Констанцию Пемблбери.

Последние ее слова потонули в новой волне криков и проклятий.

— Лгунья! Убийца! — слышалось со всех сторон.

— Я не знаю, что заставило госпожу Пемблбери решиться на подобный шаг, если это было самоубийство. Если же нет, я не знаю, с какой целью ее отравили, — продолжала Джилсепони, не пытаясь перекричать толпу и говоря больше для мужа, чем для собравшихся вокруг помоста. — Когда Констанция вдруг зашаталась и я, подхватив ее, поняла, что она отравлена, меня это поразило так же сильно, как и всех остальных…

Джилсепони замолчала. Она понимала: бесполезно объяснять, каким образом пузырек с ядом мог оказаться засунутым за ее пояс. Это никого не убедит в ее невиновности. Здесь знать была заодно с толпой простолюдинов. Аристократы явились на судилище, жаждая отомстить Джилсепони не только за убийство Констанции Пемблбери, — они мстили ей за то, что она дерзнула возомнить себя одной из них.

А простой люд? Джилсепони трижды становилась их героиней, победив демона-дракона, злодея Маркворта и розовую чуму. Но, видно, народная память была короткой…

Люди пришли сюда увидеть казнь. Увидеть подтверждение тому, что даже первые лица государства не выше основополагающих законов, управляющих всеми, и даже им, могущественным и всесильным, не дозволено убивать людей по собственной прихоти. Народ жаждал такого подтверждения, и, если казнь Джилсепони явится примером торжества справедливости, пусть справедливость восторжествует, да поскорее.

Джилсепони прекрасно все это понимала и потому не стала ничего объяснять, ограничившись словами: