Андрей Круз - У Великой реки. Поход

Дарри молчал минут десять, перекладывал листы, сопел, даже достал из стола штоф водки, налил, не глядя, две серебряные рюмки, мы выпили. Затем он сказал, постучав широченной короткопалой ладонью по чертежам:

— Может сработать. Варит у тебя в стрелковом деле котел, Сашка. Завтра сам займусь, а патроны с разной навеской снаряжу. Послезавтра испытаем. Если всё выйдет как надо — озолотимся. А с чего это ты вдруг придумал?

Ну, Дарри ещё озолачиваться — так вообще в деньгах утонуть. А мне не помешает. Ответил же так:

— Да с того, что мне приходится из хорошего ружья обрез делать, чтобы его вместе с карабином носить. Карабин для дали, обрез для близи. Надоело. А так получится, что одно ружьё для любой охоты.

— Я так и думал. Займёмся с тобой завтра.

— О процентах с кем договариваться?

— Если сработает, то с Варой. Ей практика полезна.

— Понял, договоримся, — легко согласился я.

Гномья баня — это вроде как турецкий хамам, который пришлые и в новом свете воскресили, хоть всё больше и аристократы. Мы, простые люди, в русскую ходим. Но в гномьей пару ещё больше, и жарче там, чем в турецкой. Непривычный не высидит. Одной же из основ моей нынешней дружбы с Дарри стало то, что больно уж я баню люблю и жар терплю легко.

Парятся гномы степенно, с едой, пивом, без девок. А девки в бани своими компаниями ходят. У каждого рода своя баня, которую улучшают, как могут, в которую гостей водят и которой гордятся. Хоромы, а не бани, в общем.

В бане о делах не говорят — считается, что от пара мозги мякнут, как крепь деревянная. С этим я согласен, нечего в бане о серьёзном. Точнее, о серьёзном можно, но исключительно в порядке болтовни. О чужом серьёзном. О политике южных герцогств, например, о проблемах рыболовства в Северных проливах или о потенциальном закате эльфийской расы. Главное, чтобы это серьёзное непосредственно тебя не касалось. Короче, о политике, если ты не политик.

Мы с Дарри сидели, завернувшись в льняные простыни, в предбаннике, устеленном коврами из этих самых южных герцогств. Перед нами на широком дубовом столе стоял бочонок ледяного пива, в который был вбит кран, в руках у нас были огромные глиняные кружки. В углу крутился патефон, из динамиков, обтянутых самым настоящим шёлком, шитым золотой нитью, доносилась какая-то музыка, вполне южная на слух. Так, заунывное что-то, для расслабления общего.

Дарри потянуло на философствования, как у него всегда бывает после пятой кружки и пятого же захода в парилку. Он откинулся в широком полукресле или полуложе, принял позу гордую, как на памятнике самому себе — есть у них и такой, — заговорил:

— Всё же, как ни говори, но вы, пришлые, наш мир перевернули. Хоть и немного вас, дай боги, чтобы по одному пришлому на сто разумных местных, а то и на тысячу, а всё тут испортили.

— Это почему? — лениво спросил я его.

Дарри надо слегка подталкивать к продолжению речи, тогда можешь сам и уст не размыкать почти всё время. Иногда полезно. Дарри не зря Серыми горами правит, очень полезно каждому послушать неглупого гнома. Который к тому же третий век разменял, как на этом свете живёт. Без нас его ещё застал.

— Вы уничтожили понятие безопасного убежища. Совсем уничтожили, начисто.

В подкрепление этих слов он так махнул могучей ручищей с зажатой в ней кружкой, что пиво выплеснулось на ковёр.

— В смысле? — спросил я.

— В простом, — опять сделал он добрый глоток из кружки, крякнул удовлетворённо и продолжил: — Раньше каждый из народов имел своё убежище. Кроме людей разве что, но это скорее исключение. У нас, гномов, всегда были наши пещеры. Считай, неприступные, к тому же, кроме нас, тут толком никто и воевать не мог. Воевали мы и наверху. И с орками, и с гоблинами, и с эльфами, и всегда могли отступить к себе. И нас в наших пещерах было не достать. Ворвётся враг в ворота, заплутает в коридорах, попадает в ловушки, попадёт под обвалы, да и в подземной войне мы были получше любого. А что теперь? К нам сюда и ломиться не надо. Думаешь, я про этот самый ваш хлор не слышал? Газ пустите, и нам кранты. И войти можно теперь без труда — тротил заложил как надо, и нас в пещерах ещё и завалит. Не стало убежища у гномов.

— А у эльфов что было?

— Ха, вот вопросик, а? Что значит — пришлый! У эльфов их пущи были пуще крепости, прости мой эльфийский. Каждая их пуща — это чистая магия. Любого вошедшего заплутает, заведёт в овраги, подведёт под стрелы, уронит в ямы, сжечь её было нельзя… пока вы напалм делать не начали.

Дарри ещё хлебнул пивка, вновь наполнил кружку. Откинулся, почесал пятку, продолжил:

— А что в итоге? Они тысячи лет там в безопасности себя чувствовали, вокруг своих мэллорнов с дудками плясали, а теперь… У меня вот сиденье в гадюшнике из мэллорна. Того самого, что вы срубили после того, как Пущу вырубили. Оно мне душу и задницу греет, как вспомню, на чём сижу. Ты хоть сам понял, что сделали?

— Что?

— Вы эльфам мир перевернули! Они эти пущи как храмы самим себе воспринимали, сами себе намолиться не могли. А вы их там пушками, осколками по башкам. И с самолётов бомбы кидаете, в пущу не входя. Чтобы, значит, в ловушки попадаться и плутать. А входите тогда, когда там уже некому магию поддерживать и палки на палке не осталось. И самое главное, не хватает магии против напалма — дольше он горит, чем природной магии хватает сил огонь гасить. От сотворения мира пущи не горели. А тут на тебе — загорелись! После этого молодые эльфы старших бросать начали и в города потянулись. Всё, раскол у них.

Я тоже допил до дна, потянутся к бочонку, нацедил доверху тверского светлого. Хорошее пиво, мне нравится. А Дарри между тем продолжал разглагольствовать:

— Орки тоже своих крепостей лишились. Не крепостей, в смысле, а неуязвимости в оных. Кто их на островах раньше штурмовать брался, где стены от скал на двести аршин вверх уходят? Никто. А вам и не надо. Один монитор подойдёт, день постреляет, и все их стены вместе со скалами в море сползут. А им в монитор этот самый даже плюнуть толком нечем. Те пушки, что вы им продаёте, для такого дела не годны. Не осталось истинной крепости. Все почувствовали себя уязвимыми. Кстати, от этого нервничают и могут дел натворить.

Он ещё глотнул, подумал минутку, затем его толстый короткий палец уставился мне в грудь:

— A c вами, людьми пришлыми, мало того что в технике, но и в хитрости редко кто сравнится. Возьмём, к примеру, порох. Думаешь, никто не пытался разгадать, что вы туда пихаете? С дымным всё ясно, вы и не скрываете, а вот бездымный… Ну ясно же всем, что сера с известью там [49], но что ещё и как они соединялись? Сколько голову ни ломают, а систему Бэраха сломать не могут. Никто с ним по силе не равняется. Только вот скончался он странно…