Светлана Крушина - Всё могут короли

— Он отказался проводить церемонию коронации в назначенный мною срок.

— Хм. Пожалуй, я с ним солидарен в этом вопросе. И что, меня ты тоже возьмешь под стражу?

— Нет нужды, — улыбнулся Эмиль. — Ты не можешь мне помешать.

— А он, значит, мог. Ну, и что же теперь? Без верховного служителя Прайоса церемония не может быть проведена в любом случае.

— Назначу нового, только и всего. Мало у Прайоса служителей?

— Эмиль, — предостерегающе сказал Тармил. — Не гони так. Будь… осмотрительнее!

Досадливо вздохнув, Эмиль взял кубок с вином и отпил глоток.

— Если я буду осмотрительным, то дождусь только того, что придворные интриганы отыщут другого короля, по своему вкусу, и быстренько посадят его на трон.

— Такого короля еще нужно найти, а на это тоже требуется время.

— Чего его искать? Не король, так королева… Карлота с большим удовольствием пристроит на трон свою задницу.

— Они не коронуют женщину, — без особой уверенности сказал Тармил.

— Коронуют! Они обсуждали эту возможность при мне. Понимаешь? Меня они вообще в расчет не принимали.

— И тебя это заело?

— А ты как думаешь? — мрачно спросил Эмиль и одним длинным глотком осушил кубок. — Налей мне еще вина.

— Я тебе не слуга, — заметил Тармил с усмешкой и отодвинул кувшин подальше. — И вообще, довольно уже пить. Один уже допился. Так что же, полагаю, тебе пришлось кое на кого надавить, чтобы тебя приняли всерьез?

— Какая разница?

— С тобой сегодня невозможно разговаривать.

— Привыкай, — сказал Эмиль и вытянулся на кушетке. — И учти, что ты нужен мне в храме Гесинды. Я на тебя рассчитываю.

— Давай поговорим об этом, когда ты станешь королем?

— Нет. Завтра.

— Хорошо, завтра. Теперь я могу идти?

— Иди. А я немного посплю…

Тармил встал, легкая улыбка тронула его губы, когда он взглянул на растянувшегося на кушетке принца. Не поклонившись, он направился к двери.

— Постой-ка секунду, — остановил его вдруг Эмиль. — Вот еще что… Я не хочу, чтобы ты носил эту дурацкую цепь. Сними ее.

Несмотря на бесконечное недовольное бурчание служителей Двенадцати, боги были очевидно благосклонно настроены к юному наследнику престола. Никакие внешние силы не вмешивались в планы Эмиля; после того, как гроб с телом Люкки опустили в склеп, приготовления к коронации пошли полным ходом. Впрочем, пышной церемонии Эмиль не хотел, да она была и невозможна: после ареста мэтра Алардина служители Прайоса были настроены по отношению к наследнику не слишком дружелюбно, и принудить их к соблюдению хотя бы видимости положенной церемонии удалось только силой. Эмиль вообще с охотой обошелся бы без молитвенной белиберды, но слишком уж откровенное пренебрежение традициями могло выйти ему боком. Коронованного без благословения Прайоса монарха могли объявить узурпатором и самозванцем, и как знать, не стало бы это началом гражданской войны. Смуты Эмиль не слишком боялся, но не хотел, чтобы его правление начиналось с беспорядков. У него и без того будет достаточно проблем: за полгода безалаберного правления Люкки экономика королевства серьезно пошатнулась, да к тому же почуявшие слабину не слишком лояльные, но прижатые ранее Иссой нобили начали поднимать головы. Эти головы тоже следовало вбить обратно в землю, так что батальных развлечений, полагал Эмиль, у него и без гражданской войны будет с избытком.

Сразу после погребения брата Эмиль переехал в Эдес и перевел туда же двор. Великое переселение состоялось в один день, и в том была немалая заслуга лично принца. В считанные часы он подчинил окружение своему крутому нраву, вдруг обнаружившемуся в нем. С людьми он обращался так жестко, что почти ни у кого не возникало желания перечить ему. А если вдруг находился какой упрямец, Эмиль быстро и безжалостно обламывал его с помощью ментальной магии. Себя при этом он тоже не щадил. Тармил все пытался его осадить, но скоро потерял надежду на успех. Похоже было, что Эмиль не нуждался ни в чьих наставлениях и советах. И откуда что взялось?

Приказу касательно переезда в Эдес не подчинились только два человека: принцесса Алмейда и супруг ее принц-консорт Эдмонт. Принцесса, бледная до синевы, с исплаканными глазами, в черном платье и черной головной накидке похожая на старуху, заявила, что намерена остаться рядом с могилой сына и предаться скорби. На Эмиля она смотрела так, будто не видела его. Они находились в будуаре принцессы, где прямо во время разговора происходили изменения: молчаливые бесшумные слугу меняли яркую драпировку стен на черную и темно-синюю, изукрашенную черным шелковым шитьем. Похоже было, что принцесса решила похоронить себя заживо вместе с сыном. Вся эта суета страшно раздражала Эмиля, ему хотелось прогнать слуг, но он сдерживался, мертвой хваткой вцепившись в подоконник, на который опирался. Разговор он вел стоя, да мать и не предлагала ему сесть, хотя сама сидела, бессильно откинувшись на спинку кресла и уронив руки на колени. Услышав ее: "Я остаюсь", — Эмиль вздохнул с облегчением: видеть бледное, мертвое лицо матери ему было невыносимо. Каждый раз, сталкиваясь с нею во дворце, он вздрагивал, как будто видел призрака. И очень хорошо, что ее не будет на коронации. Не хватало еще ее обвиняющих взглядов.

— Как вам угодно, — сказал он довольно холодно. — Конечно, вы можете остаться. В таком случае, прощайте, — он поцеловал бледную, полную руку матери и поспешно сбежал из ее мрачной обители.

Обвинять Эмиля в смерти брата — да и то молчаливо, одними взглядами, — осмеливалась только принцесса Алмейда. Вельможи из его окружения, может, и шептались за его спиной, но лицом к лицу держались крайне почтительно и не позволяли себе никаких намеков. Да и попробовали бы они намекнуть!.. Даже Карлота сдерживалась, хотя очевидно было, что она вне себя от бешенства. Зная ее характер, Эмиль мог предположить, что она еще попытается сунуть палки ему в колеса. Следовало как можно скорее удалить ее от двора — по возможности, отправить куда-нибудь в отдаленную провинцию. Лучше всего выдать замуж за какого-нибудь пограничного князька или тана. Имелась одна трудность: вовсе не так уж просто "выдать замуж" такую решительную и властную женщину, как Карлота, — но Эмиль полагал, что справится с этим.

Кое-какие слухи касательно преждевременной и загадочной гибели Люкки, впрочем, доходили до Эмиля. Он принимал их к сведению с тем, чтобы в дальнейшем пресечь изменническую болтовню. Сплетники должны были сурово поплатиться за свои несдержанные болтливые языки.

К назначенному Эмилем дню коронации в Эдес успевали приехать отнюдь не все высокие нобили, а лишь их малая часть. Это было Эмилю весьма на руку. Он предполагал, что поспешность церемонии, да и личность наследника престола может вызвать возмущение у представителей древних и знатных родов, а значит, мог вспыхнуть скандал. Вероятность которого была тем выше, чем большее количество недоброжелателей стягивалось в столицу.