Светлана Крушина - Королевская прогулка

— Тогда я, пожалуй, заберу его.

Гость исчез очень быстро и тихо, и уже через десять минут Грэм мог подумать, что у него случилась галлюцинация. В том, что ему ничего не привиделось, убеждала лишь только нога, забранная в лубки.

Он попытался устроиться удобнее, но не преуспел, мешали цепи и лишенная подвижности нога. Он проклял все на свете. Уже довольно долго он пребывал в одном положении, и спина устала, а все тело затекло. Но оставалось лишь довольствоваться тем, что имеется, и он снова откинул голову к стене, закрыл глаза и попытался уснуть или хотя бы задремать. Подобной усталости он не испытывал уже давно, но забыться сном ему не давали холод, жажда, боль и тревожные мысли. Тревожился он не за себя — с ним все было ясно, — и даже не за Ива. Его волновало, все ли в порядке с Вандой. Возможно, в первую очередь ему стоило все же волноваться за свою жизнь, но девушка, ее безопасность, была для него несоизмеримо важнее. Даже сейчас, когда он оказался в темнице, — из-за Ванды, можно сказать, — он не прекращал любить ее.

Но как же глупо все получилось…

Если бы только мне сказали, что она спокойно добралась до дома, подумал Грэм, я был бы, пожалуй, готов умереть. И ничего мне больше не надо…

Когда дверь загрохотала в следующий раз, он подумал, что прошли уже сутки, и по его душу явились Барден и его друг (или все же охранник?) Альберт Третт. Эта мысль не вызвала ни малейшего душевного отклика, он был готов ко всему.

Но удивляться он еще не разучился, и понял это, когда вместо двух внушительных силуэтов императора со товарищи при свете нового внесенного в камеру факела увидел высокого, стройного человека, которого сразу узнал, несмотря на то, что видел его всего лишь один раз. Эти светлые, рыжеватые волосы до плеч и золотые внимательные глаза запомнились ему очень хорошо, и теперь он без труда сообразил, что к нему пожаловал сам наследник Касотской империи, принц Марк.

— Здравствуй, — сказал Марк как ни в чем не бывало, подходя. На нем не было ни доспехов, ни шлема, только кожаный дублет с эмблемой, которую Грэм не сумел разобрать, и серый плащ с белым подбоем. Принц был безоружен. — Ага, вижу, мой лекарь побывал у тебя. Это хорошо. Как ты себя чувствуешь, лучше?

Голос принца был вовсе не похож на голос его отца: не такой низкий и гораздо более мягкий.

Грэм облизнул сухие растрескавшиеся губы. Жажда донимала его уже изрядно, хотя и не так сильно, как это было давным-давно в каменоломнях Самистра.

— Не понимаю, зачем ты это сделал, — хрипло ответил он после короткой паузы.

— Что сделал? — удивился Марк. Он подошел почти вплотную, подтащил стул и уселся на него, приняв ту же позу, в которой не так давно сидел тут его отец — упершись руками в колени. Теперь лицо его оказалось совсем рядом с Грэмом, и тот мог еще раз отметить, как сильно он похож на Бардена: тот же высокий лоб, рыжеватые брови, глубоко посаженные смеющиеся пристальные глаза, насмешливый рот. Не классически красивое, но располагающее к себе лицо. — А, ты про лекаря?.. Я, видишь ли, знал, что тебя уже допрашивали. И решил удостовериться, что у тебя целы все кости.

— С чего вдруг такая забота? — сощурился Грэм. — Кто я тебе?

— Никто, — согласился Марк. — Я не знаю ничего о тебе, если не считать того, что рассказал отец. Еще я знаю, что ты зачем-то впутался в авантюру, выдуманную медейцами, и теперь расплачиваешься за это, один за всех. И впрямь, всего этого маловато, чтобы всерьез озаботиться твоей судьбой. Но есть здесь человек, который тебя знает, и, мало того, утверждает, что вы друзья. Которого твоя судьба весьма волнует.

На миг у Грэма захолонуло сердце. Глупо, конечно, но первое же имя, промелькнувшее в мыслях, было — Ванда. Невероятно, чтобы касотец говорил именно о ней, но ведь случаются в мире чудеса? Грэм вдруг очень захотел, чтобы сейчас случилось такое вот неожиданное чудо.

— Я знаю этого человека?

— Знаешь, конечно, раз вы друзья, — Марк не сдержал улыбку, но сразу же снова стал серьезным. — Это Илис Маккин. Знакомое имя?

— Илис, — повторил Грэм потеряно. Да, конечно же, чего он еще мог ждать? Не могла же Ванда и впрямь оказаться здесь. — Она в крепости?

— Она прибыла вместе с моим отцом. Илис узнала, что ты находишься здесь, и хотела прийти к тебе с нами, но отец запретил ей. Тогда она попросила меня помочь тебе, чем можно, и попросить кое о чем.

— О чем?

— Тебя уже допрашивали, и будут допрашивать еще, мой отец привык добиваться своего. Он упрям и принципиален, и не остановится ни перед чем. Свои ответы он получит, рано или поздно, пусть даже они не будут ему нужны на тот момент. Поэтому Илис просила передать, чтобы ты не упрямился, отвечал сразу. Если ты расскажешь отцу все, что он спросит, он сдержит свое слово и вернет тебе свободу.

Рассказать все? Но это значит предать, по крайней мере, двоих: Хельмута и Илис. Грэм нахмурился и упрямо опустил голову.

— Мне нечего рассказать императору.

— Послушай, это серьезно. Ты обязательно заговоришь, но уже после того, как тебя сломают пытки и магия, а это все равно, что смерть. Палачи отца умеют ломать людей. Ты этого хочешь?

А ведь все это может быть с равной вероятностью и просьбой Илис, и хитростью Бардена, пришло в голову Грэма. Илис он даже и не видел, в отличие от императора. А что, интересная идея: заслать сына будто бы от имени Илис, а на самом деле…

— А тебе-то что за печаль? — спросил он хмуро, поднимая глаза на Марка. — Ты просьбу Илис передал, чего тебе еще надо?

— Мне не хотелось бы, чтобы Илис что-то огорчало, — ответил принц сразу же, без колебаний. — В том числе твоя смерть.

Надо же, Илис он огорчать не хочет. Неужели он тоже поддался ее обаянию? Вот была бы достойная пара истрийской княжне в изгнании.

— Мне тоже не хочется омрачать веселый нрав Илис, — проговорил Грэм. — Но мне нечего рассказать твоему отцу.

— Если ты боишься за своих друзей, не бойся: им уже ничто не грозит.

— Ничего я не боюсь, — упрямо сказал Грэм и повторил в третий раз: — И мне нечего сказать твоему отцу, я устал повторять это. Передавай привет Илис.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— Все.

— Илис предупреждала о твоем упрямстве. Но, признаться, я думал, что она несколько преувеличивает. А ты, кажется, и в самом деле хочешь сыграть мученика…

На это Грэм промолчал. Кажется, что-то подобное он слышал уже от Роджера, но и тогда, и теперь, это было неправдой. Мучеником он себя не ощущал. И не более других живущих на земле желал терпеть муки за дело, которое даже не было его делом. Но и заговорить он тоже не мог — тому было помехой его известное упрямство и не менее известные принципы.

— Я передам Илис твои слова, — сказал Марк, поднимаясь на ноги. — А теперь — прощай. Больше у нас не будет случая поговорить, хотя лично я жалею об этом.