Лилия Баимбетова - Единорог

— Привет. Меня зовут Валера. А тебя?

— Лера, — сказала я, — Валерия.

— Серьезно?

Лицо его изменилось. Потеплело, во всяком случае оценивающее выражение исчезло, а появилось…. Даже не знаю, как сказать. Веселье, что ли? Так появляются пузырьки в шампанском.

— Да, — сказала я, а губы мои расплывались в идиотской улыбке.

— Ну, надо же!

Он сунул большие пальцы в карманы брюк, оттянул карманы. Покачался на пят-ках. Глаза у него светлые, серые, почти бесцветные

— Валерка, да где ты там? — донеслось из комнаты.

— Иду! — откликнулся он.

Подхватил бутылки и, улыбнувшись мельком, исчез.

А я осталась стоять, и в груди моей было пусто и холодно, а в голове бродили шальные мысли — как бродит молодое вино. Я была слегка ошеломлена.

Все-таки мы многое узнаем о людях с первого взгляда. С первого вздоха, с пер-вого шелеста. Не зрением, не слухом, а просто — душой. Есть такой орган чувства, душа называется. Сразу ведь чувствуется, есть ли в человеке что-то родственное или он со-вершенно чужд тебе. Этот — был чужой абсолютно, как в этих фильмах про чудовищ, где снимается Сигурни Уивер. Наверное, это звучит очень странно, но так много на свете людей — почти шесть миллиардов! — и два человека могут быть бесконечно дале-ки друг от друга. Когда такие люди сталкиваются, обычно они понимают свою разность и уходят от общения. И если бы он сам не подошел ко мне, я сама никогда не заговори-ла бы с ним.

Тогда, в первый момент, я просто — не знаю — удивлялась тому, что встретила такого человека. Я чувствовала в нем что-то, мной совершенно неизведанное, что-то, что было и есть выше моего понимания. Чужой мир, незнакомый мир прошел рядом со мной. Скажи я такое кому-нибудь, это показалось бы излишней поэтичностью, но именно так я чувствовала. И ничего поэтичного в этом нет. Люди, которых я не пони-маю, пугают меня, я стараюсь обходить их стороной — именно потому, что не понимаю, что ими движет.

Я никогда бы не подошла к нему, не посмела бы заговорить. Мне всегда кажет-ся, что такие люди, люди реальности, не понимающие, что мной движет, должны пре-зирать меня. Мне отчего-то кажется, что они с первого взгляда чувствуют во мне мою слабость.

Я сидела в полутьме за столом и потихоньку ела виноград. Шамиль куда-то ус-вистал — на мое счастье. И тут подходит ко мне давешний парень и садиться рядом на стул, придвигается ко мне и так приобнимает. Я опешила. Мне показалось, он был уже хорошо навеселе. И сел он так близко, что я оказалась вся в атмосфере его жаркого раз-горяченного тела.

Вся беда в том, что я теряюсь в таких ситуациях. Будь мне противно, я не смогла бы от смущения даже отодвинуться от него. Правда, противно мне не было. Самое странно то, что он мне нравился, понравился с самого начала. Есть в нем что-то — что не выразить словами. Нет, вовсе не привлекательность, а — не знаю, не знаю. Одновре-менно что-то детское и старческое, умудренность жизнью и непосредственность. Не знаю. Он похож чем-то на животное: ведь животные мудры, они знаю то, чего не знаем мы, и в то же время — души их так неразвиты и наивны, как души еще не рожденных младенцев. Вот ведь какая штука. Я встретила парня, и он мне понравился — все так просто, но он понравился мне вовсе не как мужчина. Я могла бы так полюбить ветер. Я могла бы так полюбить дождь. Точнее я не могу это выразить. У меня просто нет таких слов.

А он ко мне наклонился и говорит:

— Что-то ты скучаешь, тезка. Выпьем? Давай выпьем. Что тебе налить, белого или красного?

Язык у него не заплетался, но интонации были какие-то пьяные — как будто бы напился не он, а только его интонации.

— Белого, — сказала я.

— Может, водки? Хорошая водка, мягкая? Давай водки?

От водки я отказалась. Он налил мне бокал желтоватого вина, себе плеснул вод-ки. Мы выпили. Он стал отщипывать виноград от грозди, которую я держала в руке. В его позе, в том, как он сидел, покачиваясь на стуле, было что-то пьяное и веселое. Во-обще-то я терпеть не могу пьяных, но в этот раз мне было просто смешно — и немного грустно. Уж сама не знаю, почему.

Мы не разговаривали. Оглушительно играла музыка. Он спросил только, чем я занимаюсь. Я сказала, что учусь в университете. Он заставил меня выпить еще бокал, а уж сколько он выпил сам, я просто не представляю. Он постоянно подливал себе — еще и еще. Виноград закончился. Валера встал и потянул меня за руку.

— Пошли потанцуем, тезка. Идем-идем.

Я не стала вырываться и пошла. Мы стали танцевать. Вообще-то, он совсем не-высокий, если и выше меня, то на пару сантиметров, и глаза наши оказались на одном уровне. Кожа у него так натянута, что уголки глаз слегка приподняты. Руки у него были страшно горячие. Мы едва не соприкасались носами. Смущение накатывало на меня волнами. Танцевали мы долго, и медленные танцы, и быстрые, он все не отпускал меня, а потом его позвали курить, и он ушел.

Я села на диван, и ко мне подошел Саша, устроился рядышком.

— Что, Валерка к тебе клеится? Сказать ему?

— Что сказать? — не поняла я.

— Ну, чтобы не лез.

— Не надо, — сказала я. Почти испугалась.

Саша усмехнулся и посмотрел на меня искоса.

— Понравился?

— Он, что, женат?

— Нет.

— А в чем тогда дело?

— Ну, просто я же вижу, он уже под градусом. И от тебя прям не отходит. Вот я и подумал, может, тебя уже спасать надо?

— Саш, — сказала я, — я и сама могу спастись. Ясно?

Это я, конечно, преувеличивала. Никогда сроду я никого не могла отшить.

— Чем он занимается, твой Валера?

— Бизнесом. Большим бизнесом, — и посмотрел на меня, — крутые деньги, крутые связи.

— Ты меня предупреждаешь, что ли?

— Что ты! Я Валерку хвалю. У него действительно серьезный бизнес.

— Серьезный криминал у него, я чувствую.

— С чего ты взяла? — и посмотрел так на меня.

— Мне так кажется, — сказала я неуверенно.

— Ну, да. Начинал он с криминала, но с него же все начинали, что ты думаешь, Лера, у нас, что, Дикий Запад, чтоб все цивилизовано было? А теперь у Валерки все серьезно, на уровне. Это правда, Лера.

— То ты отшить его хотел, то вдруг хвалишь.

— Валерка мне, можно сказать, жизнь спас. Ясно?

— Ясно, — сказала я.

— Я серьезно.

— Я поняла, — сказала я.

— Ну, давай. Глядишь, срастется у вас.

Хлопнул меня по плечу и ушел. И сразу откуда-то появился Валера, плюхнулся рядом. Спросил отрывисто:

— Нет надоел?

— Нет, — сказала я. Заулыбалась.

— Что тебе Сашка тут про меня наговорил?

— Он спрашивал, не нужно ли сказать тебе, чтоб ты ко мне не лез.

— А ты что?

— Если понадобится, я и сама скажу.

— Ясненько, — пробормотал он.

— Давно ты Сашу знаешь?

— С Афгана, — сказал он.

Не знаю, что я почувствовала, когда услышала это. Удивилась? Да, я удивилась, но как-то не слишком. То, что Саша бывший «афганец», я, конечно, знала. И в нем дей-ствительно есть, чего в обычном моем окружении нет совсем, в обычном моем книжно-заумном окружении. Не знаю даже, что это такое — просто обостренное принятие ре-альности и вместе с этим такое же обостренное непринятие внутренней жизни.