Лилия Баимбетова - Перемирие

— И зря. Все, спи.

Я послушно закрыла глаза. Дарсай скоро заснул, слишком измученный, чтобы обращать внимание на холод. Веклинг спал уже давно. Я долго лежала без сна, в дремотном оцепенении, но теперь мне было теплее, и я все-таки заснула.

Спали мы долго. Когда я проснулась, было уже совсем светло, наступал день. Было пасмурно и серо, холодный свет разливался повсюду. По небу плыли серовато-белые клочковатые облака, медленным-медленным было это движение, таким спокойным. Я смотрела на небо и не шевелилась. Вороны еще спали. Мне казалось, что мы остались где-то на краю мира. Это чувство возникло во мне еще ночью — смешное, детское чувство затерянности и оторванности от всего, что есть знакомого в мире. Ночь прошла, но при свете дня это чувство не исчезло, а только окрепло. Казалось, что на многие лиги вокруг нет ни единой живой души, и что нет ничего больше в этом мире, только ровная каменная поверхность плато — и небо.

Птиц больше не было видно. В холодном воздухе висела огромная, противоестественная тишина. Казалось, что мир просто кончился, и это все — то, что осталось после конца мира. Когда-то где-то я читала, что только в горах можно по-настоящему понять величие и древность мира, и сейчас я думала: может быть, это правда.

Осторожно я подняла руку дарсая, лежавшую на моем плече, выскользнула из-под нее, стараясь не потревожить Ворона. Такой был простор вокруг, от горизонта до горизонта тянулась только ровная каменная поверхность, и по небу плыли неспешные облака. Я оглядывалась вокруг с чувством чистоты и удовольствия, этот, в общем-то, унылый и безжизненный пейзаж, казалось, освежал мою душу. И тихо я сказала:

Плывут облака

Отдыхать после знойного дня.

Стремительных птиц

Улетела последняя стая.

Гляжу я на горы,

И горы глядят на меня.

И долго глядим мы,

Друг другу не надоедая.23

— Немного зноя не помешало бы, — промурлыкал позади меня голос дарсая.

Его рука обвила мою талию, и он притянул меня к себе.

— С чего ты вдруг стала читать стихи? — сказал он, наклоняясь к моему уху.

— О, — отозвалась я, немного смущенная, — эти стихи высыпаются из меня, как из дырявой корзины. Не обращай внимания. Как ты?

Я обернулась, заглядывая в его лицо.

— А ты? — сказал он, проводя рукой по моим волосам, — Тебе надо причесаться, златовласка. Есть у тебя гребень?

— Есть, ну, и что? Говори тише, а то разбудишь его.

Веклинг все еще спал. Он лежал, повернувшись на бок, и слегка согнув ноги в коленях. Дарсай покосился на него и усмехнулся. Взяв меня за руки, он заставил меня сесть, и сам сел сзади и стал распутывать шнурок, которым была завязана моя коса.

— Эй, — сказала я, — что ты делаешь?

— Давай сюда свой гребень.

— Ты причесать меня хочешь? Ты, что, с ума сошел?

— Давай-давай, — сказал его мягкий голос, а руки расплетали мою косу.

Мне стало смешно. Нагнувшись, я достала из кармана на поясе маленькую костяную расческу и через плечо протянула дарсаю. Пальцы в заношенной мягкой перчатке взяли расческу из моей руки.

Он расчесывал мои волосы, а я сидела, не шевелясь, и чувствовала себя кошкой, которой гладят спинку. Боги, до какой глупости могут дойти влюбленные, а ведь оба — стратеги. Запасы этих глупостей поистине неистощимы. Правда, мои волосы всегда привлекали мужчин, реакция дарсая вовсе не была для меня неожиданностью.

— Эй, что вы делаете? — раздался вдруг голос веклинга.

Я засмеялась, пригибая голову и закрывая глаза. Дарсай обнял меня и засмеялся вместе со мной.

— Чем вы занимаетесь? — продолжал удивляться веклинг, приглаживая растрепанные волосы обоими руками.

— Ну, все, — сказал дарсай, — заплетать тебе придется самой, я не умею.

— Это не сложно. Я тебя научу. Эй, давай-давай, не убегай.

Он поднялся было на ноги, но снова сел, услышав мои слова. Собрав мои распушившиеся волосы в хвост, он зажал их рукой и дернул назад, к себе, и прошептал мне в ухо:

— Будешь, надо мной смеяться, я тебе все волосы выдеру, — и еще раз дернул мои волосы.

— Ой, дай мои волосы, — сказала я с досадой, — Я сама заплету.

— Нет уж, — сказал дарсай, — теперь терпи. Так что мне делать?

— Раздели на три пряди и переплетай. Чтобы каждая прядь участвовала, по очереди. Нечего сложного. Я всегда могу заплести заново, если у тебя не выйдет.

— Что ты сказала?

— Эй, хватит! — закричала я, — Хочешь меня лысой оставить, что ли?

— Ладно. Ладно. Успокойся.

Веклинг, еле заметно улыбаясь, смотрел на нас.

— Sobone er? (Завидуешь?) — негромко сказал ему дарсай.

Веклинг улыбнулся шире, поежился, подтянул колени к груди и обнял их. Я смотрела на него, он смотрел на меня. Видно было, что он доволен, глаза его смеялись. Я улыбнулась ему и скорчила беспомощную мину, показывая, что деваться мне некуда.

— Где эта чертова веревочка? — сказал дарсай за моей спиной.

— Ты, что, потерял ее?.. — начала я, оборачиваясь.

— Все, нашел, — сказал он недовольно, — Сиди спокойно, я тебе все волосы так оторву.

Он что-то делал за моей спиной, и потом я почувствовала, как он отодвинулся от меня, и услышала, как он сказал:

— Все.

Я обернулась к нему. Дарсай улыбался, глядя на меня, но в улыбке его была изрядная доля ехидства. Я потрогала косу, перекинула ее через плечо и посмотрела на нее.

— Ты врал, что не умеешь, — сказала я.

— Ты так думаешь?

Вместо ответа я поднялась на ноги и плотнее запахнула плащ.

— Ну, что? — сказала я, — Пойдем дальше, или нет? Долго вы собираетесь сидеть?

— Ты торопишься? — сказал веклинг с опущенной головой, не глядя на меня (он расстегивал пояс, и пряжки у него зацепились одна за другую).

— Нет, — сказала я.

Внезапная грусть напала на меня. Далеко впереди и далеко позади не было ничего, одна сплошная равнина, я даже не могла понять, откуда мы пришли. В холодном сероватом свете полетели редкие снежинки. Чистый бесконечный простор окружал нас, и казалось, что отсюда нет выхода, нет путей, что во всем мире только это и осталось.

— И куда мы пойдем? — сорвалось с моих уст.

— За твоей судьбой, детка, — сказал дарсай, поднимаясь на ноги.

— Не говори так! — крикнула я вдруг.

Веклинг поднял голову и посмотрел на меня. Прекрасное его, усталое лицо выразило удивление. Я отвела глаза. Дарсай усмехался изуродованными губами, глядя на меня.

— Разве ты не чувствуешь этого, kadre espero? Разве ты не чувствуешь, — сказал он, — что твоя судьба близка, что с каждым шагом мы приближаемся к ней?..

Все это стало напоминать мне дурной сон. Таким странным был этот разговор, такой странной была уверенность дарсая. О, боже мой, свяжись со старшими Воронами, и рано или поздно ты окажешься в паутине дурных чудес и предзнаменований! Чего еще ждать от общения с теми, кто одной ногой уже стоит в других мирах?