Влада Воронова - Крест на моей ладони

— Учитель? — Грюншайн смотрел на Поликарпова с обидой и недоверием.

— Я совершенно серьёзен, мальчик. Посмотри на её чакры и сам всё увидишь. А на будущее запомни — сканировать на дополнительных режимах надо любой новый объект, который попадет в твоё поле восприятия. Нина Витальевна, встаньте, пожалуйста.

Я поднялась со стула — Грюнштайн ещё слишком неопытен, чтобы сосканировать ауру сидящего людя. Побледнел от увиденного Грюнштайн резко и сильно — комбинации гойдо-начертатель-палач никак не ждал.

Вскочил со стула и Поликарпов, схватил меня за плечо.

— Ты что сделала?!

Я стряхнула его руку.

— Сядь.

Он подчинился. Заметил активированную нижнебрюшную чакру и Роберт.

— Зачем? — спросил он звенящим от напряжения голосом.

— Хотя бы затем, что теперь мне никогда и никого не придётся просить о прощальном милосердии. Это, герр фон Грюнштайн, — пояснила я Эрику, — когда добивают безнадёжно раненых, таких, что даже на озомбачку не годятся.

— Учитель? — растеряно переспросил Грюнштайн.

— Война жестока, Мартин. Зачастую смерть там милосердней жизни.

— Ты спятила? — разъярённый Роберт вскочил со стула. — «Вольная смерть» лишает возрождения. Теперь озомбачка невозможна, если тебя убьют, то уже навсегда, ты это соображаешь?! Зачем, Хорса? Из-за Люськи с Вероникой? Да засранки и плевка твоего не стоят!

— В том числе и ради них, — ответила я как могла ровно и спокойно. — И ради тебя. И ради Егора. Ради моих родителей. Слишком много в одуревшем от убийств Троедворье людей, которым небезразлична моя жизнь. А Люцин никогда не брезговал грязными играми вроде взятия заложников. Но это не тема для разговора при посторонних. Поэтому сядь и не ори. Дома всё обсудим.

— Егор тоже взял себе «вольную смерть»?

— Да.

Я села, выдернула из высокой керамической чашки новые палочки и подцепила кусочек мяса.

Сел Роберт, нервно разгладил салфетку и спросил ровным бесцветным голосом:

— Как ты активировала чакру?

— Упражнениями, предназначенными для регулирования сердечного тонуса. Широко известный комплекс «Восьмивратный терем», который есть почти в каждом незнанническом учебнике по динамическому цигуну. Покончить с собой, остановив сердце, легче и надёжнее всего. Да и безболезненно — так и ниндзя делали, и славянские витязи-волоховщики.

— Это простеньская разработка, — не поверил Поликарпов. — Она требует многолетних тренировок.

— Если делать «Терем» на основице, то да. Я занималась в нигдении. Там на овладение техникой требуется не больше месяца.

— Какой же Люцин дурак, — сказал Поликарпов, — что так долго недооценивал человеческую изобретательность. Чего ст о ит одна твоя идея спрятать «стиратель душ» в проточной воде унитазного бачка. Теперь вот это… Как ты вообще додумалась заниматься в нигдении цигуном, который основан на использовании энерготоков Земли?

— Но ведь сработало.

— Нина, зачем? — повторил Роберт.

— Мне нужна полная свобода действий. Теперь Люцину прижать меня нечем.

Роберт спрятал лицо в ладонях.

— Пора на самолёт, — напомнила я.

— Простите, — сказал Дитрих, — но что с Эриком? Разве он не едет в Троедворье?

— Нет, — ответила я. — Разрешения Люцин так и не дал. Иначе Сергею Ивановичу не было бы смысла сюда лететь. В Троедворье оборотней и без него хватает.

Поликарпов дёрнулся как от удара.

— Ну ты и стерва, — сказал он. — Могла всё с самого начала рассказать? Или думаешь, я бы отказался?

Роберт презрительно покривил губы.

— Я думаю, ты не дал бы ей и слова сказать, о чём бы ни шла речь.

— Ложь! — гневно сверкнул глазами Поликарпов.

— Разве? — саркастично усмехнулся Роберт.

Грюнштайны смотрели на разборку с недоумением и испугом.

— Дома доругаетесь, — оборвала я. — Поехали.

— Час пик, — сказал Дитрих. — Вы не успеете, все трассы забиты. Я открою вам телепорт.

— Нет, — покачал головой Поликарпов. — Идёт хнотическая буря. Портальный коридор будет нестабильным.

— Учитель, здесь нет нужды экономить магию, — ответил Эрик. — Я сделаю двойную фиксацию. Не прикасайтесь руками к стенам, и всё будет в порядке.

— Хорошо, — кивнул Поликарпов.

С телепортом Грюнштайны провозились больше часа. За это время мы бы как раз успели по кроми доехать, там нет никаких пробок. Роберт собирался взять напрокат машину, но Поликарпову не хочется обижать братьев отказом, так что добираться в аэропорт будем по-альянсовски.

— Нина, — подошёл ко мне Эрик, — во имя изначалия, скажите правду. Учитель… он… Он сам приехал или это вы его заставили?

Тёмно-зелёные глаза перевертня поблёкли от предчувствия неминуемых разочарования и боли. Очень сильной боли.

— Сам, — ответила я чистую правду. Отказываться Поликарпов действительно не стал бы. Другое дело, что выслушивать бы меня тоже не стал, но сейчас это не имеет никакого значения.

— Но долг благодарности… — начал Эрик.

— Надо было подстраховаться, — перебила я. — На тот случай, если мы нарушаем какой-нибудь из многочисленных кодексов волшебного мира. За действия под принуждением ответственности не несут.

— А как же вы?

— Я равновесница и наказатель в придачу. Это даёт гораздо больше привилегий и свободы действий, чем у дворовика, пусть даже и высшего ранга, — ответила я почти правду. Не разбирающийся в тонкостях троедворской жизни Грюнштайн поверил, с благоговением глянул на Поликарпова.

— Нина, если вы засвидетельствуете, что я умею жить на основице, я смогу стать серодворцем?

— Уважаемый Грюнштайн, там идёт война. Вы знаете, что это такое? Не словеса развесистые и красивые о Величайшей битве, а реальный бой — с размазанными по асфальту мозгами и со смердежом вывороченной магии. Вы когда-нибудь видели, как выглядит людское тело после попадания разрывной пули — мешанка из дерьма и мяса?

Эрик посмотрел на меня с недоверием.

— Война омерзительна, Грюнштайн. Особенно война бесцельная и бессмысленная.

Он отрицательно помотал головой и ушёл к брату. Почему-то альянсовцы и лигийцы вопреки очевидности верят в нужность нескончаемой троедворской бойни, искренне считают её Величайшей битвой за судьбу обоих миров, простеньского и волшебного.

Ко мне подошёл Роберт. Я пожала ему руку.

— Не надо так хмуриться, — попросила я. — Всё хорошо.

— Нина, — сказал он тихо, — ты простила меня?

— Конечно, простила, — сказала я прежде, чем успела задуматься о смысле вопроса и ответа. — Давно.

Он крепко обнял меня, уткнулся лицом в волосы.

— Только живи, — попросил он. — Долго живи. Пожалуйста. У меня ведь больше никого нет.

— Попытаюсь, — пообещала я, поцеловала его в щёку и пошла к телепорту.