Веда Талагаева - Забытая башня

— Вернигор, все очень плохо, — голос, которым Элиа обратился к воину Крылатого Льва, принадлежал не ему, то был глухой низкий голос колдовского камня, — Достань Колдуна из повозки, ее надо бросить. Надо бежать со всех ног к Белой скале. Надо укрыться во владениях эльфов. Беда идет.

Все остановились и замерли, не сводя глаз с Элиа. Тарилор побледнела и прижала ладонь ко рту. Она отпустила повод единорога, и он, тревожно заржав, стремительно поскакал вперед, к повороту у Белой скалы.

— Беги, Орландо! — крикнула ему Тарилор.

Единорог скрылся за скалой. Вернигор молча открыл дверцу повозки, достал из нее Юна и без всяких церемоний закинул спящего чародея себе на плечо.

— Уходим, — коротко распорядился гроссмейстер.

В лесу, окутывавшем горный склон, было очень тихо. Сосны перестали поскрипывать стволами на ветру. Даже постукивание дятла в глубине чащи прекратилось. Вдруг по самым верхушкам серебряных крон деревьев прокатился легкий ветерок. Он донес неясное гудение. Оно приближалось и превращалось в песню на непонятном языке. Дневной свет, до той поры ясный и чистый, начал меркнуть, как вечером. Облака затянули небо над Лазурными горами, из них посыпался снег. Голос, звучавший из-за облаков, стелился по земле, цепляясь за разломы в горной породе, за ветки деревьев. Его пение обволакивало и обессиливало, заставляя двигаться медленнее, задерживая движения.

— Колдовство, блин, — пробормотал Ронф, угрюмо оглядываясь по сторонам, — Дурацкое, негоблинское колдовство!

— Не слушайте! — сказала Тарилор друзьям и устремила тревожный взгляд на Белую скалу, — Нам нужно спешить.

— Бежим скорее! — добавил Вернигор, указывая назад.

Все невольно оглянулись. Над соседним склоном слышался ужасный треск и вой. Там ломались деревья под напором дикого ветра. С горы на тропу катилась снежная лавина, подгоняемая неведомо откуда налетевшей бурей. Вихрь крутил снежные валы, сметая все на пути, разбрасывал камни, корежил стволы сосен, выворачивал с корнем старые пни и кустарник.

— Все к Белой скале! — крикнул Вернигор, стараясь перекричать шум бури, — Кадо, помоги Элиа!

Кадо не надо было просить. Он подхватил друга под локоть, поставил его на ноги и потащил вперед. Не разбирая дороги, не слушая жуткого чарующего пения, путешественники кинулись к повороту тропы, в спасительную тень Белой скалы. Встречный ветер сбивал их с ног, мешая двигаться и дышать. Ветки деревьев цеплялись за одежду, задерживая. Небо и земля смешались в дикой пляске снега. Один за другим путники покатились по сугробам, потеряв опору под ногами. Их неудержимо влекло к обрыву в стороне от тропы. Казалось, остановиться не было никаких сил. В вое ветра вдруг послышалось звонкое ржание. На тропинке под скалой появился синий единорог. Ветер трепал его гриву, но он твердо стоял на земле. В зубах синий скакун держал веревку особого эльфийского плетения. Он мотнул головой, и один конец веревки метнулся вперед и оказался на снегу совсем рядом с Тарилор. Эльфийка протянула руку и схватилась за веревку в тот самый миг, когда ее ноги уже повисли над пропастью. Чуть выше за веревку ухватился Нок, а Кадо, одной рукой державший Элиа за шиворот, ухватился за пояс Тарилор. Все, что произошло в дальнейшем, путники вспоминали, как сквозь сон. Никто в точности не мог сказать, как ему удалось удержаться на краю пропасти. Никто не помнил, как у него получилось поймать конец веревки, брошенной единорогом. Но все ясно видели, как наделенное волшебной силой магическое существо, похожее на лошадь с крученым рогом во лбу, переступая копытами и изгибая могучую шею, тянуло веревку к Белой скале, прочь от зияющего пустотой провала. Буря завывала в горах, продолжая крушить все вокруг. И только когда единорогу удалось дотащить путников на веревке до поворота и укрыться с ними за Белой скалой, колдовское ненастье вдруг отступило и стихло, точно разбившись о невидимую преграду. Повисла тишина, показавшаяся оглушительной. Воздух прояснился, небеса опять засияли солнечным светом морозного утра. Лазурные своды соснового леса переливались и искрились кристаллами инея, неслышно роняя снежинки на широкую тропу, ведущую вниз по склону. Далеко внизу сосновые леса отступали, горы раздвигались, и взгляду открывалась круглая как чаша долина. На дне долины под солнцем раскинулся город из белого камня, покрытого кружевом искусной резьбы. На крышах его островерхих башен лежал снег, и развевались голубые и зеленые знамена, украшенные изображением листьев плюща. Глядя на безмятежный, окруженный покоем город, путники бессильно опустились на снег и с трудом перевели дыхание.

— Парладор, жилище зловредных эльфов, — пробормотал Ронф, облизывая пересохшие губы и прижимая ладонь к груди, где под одеждой хранилась заветная книга, — Вот уж не думал, что его вид окажется таким приятным для глаз!

Остальные не промолвили ни слова, но все были согласны с гоблином. Единорог выронил веревку, мотнул головой и с радостным ржанием поскакал вниз по тропе в долину. Судя по следам, оставшимся на снегу, он проделал это уже во второй раз.

Элиа плохо помнил, как он и его друзья спускались со склона, как сошли в Спрятанную долину и оказались у стен Парладора. Соприкосновение с темным колдовством истощило его силы до предела. Когда ворота белого эльфийского города отворились перед путниками, Элиа потерял сознание. А когда он очнулся, было утро, начало девятого часа. Робкое солнце проглядывало сквозь прозрачные занавеси на окнах его комнаты, голубые сосны в горах были покрыты бахромой инея, в лощинах между хребтами еще не улеглась дымка зимнего тумана. Эльфийская дева в серебряном одеянии принесла Элиа завтрак на плетеном подносе с ручками: чашку душистого овощного бульона, еще теплый, только вынутый из печи хлеб с маслом и сыром и укрепляющий настой в узком кубке. С ней пришел Ронф. Он выглядел подавленным. Мало того, что само присутствие эльфов угнетало гоблина, так эти немыслимые создания вдобавок заставили его умыться, постричь ногти и надеть чистое платье.

— Видал безобразие? — Ронф подергал себя за одежду на груди, — В жизни не надевал такого уродства!

На нем был черный с серебром кафтан из превосходного бархата, служивший когда-то эльфийскому ребенку и бережно сохраненный в княжеских сундуках.

— Тебе идет, — ответил Элиа.

— Ты сам не понимаешь, что говоришь! — возмутился Ронф, — Ты вообще как? Рыжая просила узнать о твоем самочувствии. Эти долговязые любители разрядиться в пух и прах затеяли какую-то церемонию в честь праздника. Говорят, будет сама бабуля. Они очень хотят, чтобы ты пришел, но если ты еще нездоров…

— В честь праздника? — перебил Элиа с недоумением.