Гарри Тертлдав - Владыка Севера

— Еще одно правило: существа из рода, к какому принадлежат эти двое, — он указал на Джероджа с Тармой, — не имеют права появляться на территории святилища ни под каким предлогом.

— Мы не в большей степени «существа», чем ты, — подала голос Тарма.

Если ее способность разговаривать и удивила Ламиссио, он не подал виду.

— Это верно, — важно сказал он, — но и не в меньшей. — Пока Тарма размышляла над его словами, Ламиссио продолжал: — Следующее правило: любое вмешательство в заклинания, удерживающие сородичей вот этих двоих под землей, запрещено под страхом смерти, даже если первые условия будут отменены.

Из этого Джерин сделал вывод, что священник не прочь принять мзду. Что за солидный куш он, пожалуй, согласится допустить монстров на территорию храма и даже в подземный переход под святилищем, но при этом любая попытка Лиса встретиться с их сородичами будет пресечена.

— Вы уверены, что мы не можем договориться? — спросил Лис. — Для храма это было бы выгодно…

— Для храма это было бы опасно, — возразил Ламиссио. — Что совершенно недопустимо. Нам и так повезло, что Байтон возродил святилище с помощью чуда. Мы не можем рассчитывать на то, что он совершит его повторно.

Его доводы были разумны. Но у Джерина имелись свои:

— Если мы не свяжемся с силами, обитающими под святилищем Байтона, тогда чудо понадобится уже для восстановления всех северных территорий.

— Это очень печально, — сказал евнух. — Однако то, что происходит за пределами этого святилища, а особенно за пределами этой долины, меня не касается. Прежде всего, я должен заботиться о целостности этого места.

— Если ты будешь слишком рьяно о нем заботиться, то очень скоро тебе придется беречь его и от гради, которые наводнят окружающие леса, — предостерег его Джерин.

— Сомневаюсь, — ответил Ламиссио, причем очень уверенно. Было ясно, что эта уверенность зиждилась на своеобразии пресловутых лесов.

Лис поправился:

— Я имел в виду, что они наводнят дорогу, которая идет через лес. А потом еще ринутся с юга, где никаких лесов нет.

— Не думаю, что это случится, — сказал Ламиссио. Слышалось ли в его голосе самодовольство? Безусловно, решил Лис.

— Почему это ты так считаешь? — требовательно спросил Вэн. — Тебе что, вместе с яйцами отхватили мозги?

— Со служителем прозорливого Байтона следует разговаривать с уважением, которого заслуживает его статус, — сказал Ламиссио ледяным, как зимняя ночь в Домегради, тоном.

— Я разговариваю не с твоим статусом, — ответил ему Вэн. — Я разговариваю с тобой. Если ты говоришь глупости, кто запретит мне на них указать?

Ламиссио сделал знак стражникам храма. Они взялись за оружие и, судя по всему, собрались окружить несговорчивых посетителей.

— Остановитесь.

Приказ отдал не Лис и не чужеземец, его отдала Силэтр. Очень негромко, но очень властно. И стражники храма действительно остановились.

— Что это значит? — спросил Ламиссио. — Кто ты такая, женщина, чтобы… — Он вдруг умолк, приняв настороженный вид. — Подожди. Ты та, что когда-то была голосом Байтона на земле.

— Верно, — ответила Силэтр и с некоторым удовольствием добавила: — Надеюсь, ты будешь обходиться со мной уважительно, как того требует мой статус.

Вероятно, это было ошибкой. Джерин, по крайней мере, точно знал, что ничего бы подобного не сказал. Фраза, задевающая достоинство священника, могла его лишь разозлить. И вправду, тот рассерженно вопросил:

— И что же это за статус, когда ты осквернила себя, вступив в связь с мужчиной?

— Следи за своим языком, священник, — осадил его Джерин. Но Силэтр подняла руку, как бы успокаивая мужа.

— Я скажу тебе, что у меня за статус. Когда Байтон восстановил свое святилище после землетрясения, он собирался вернуть меня на трон Сивиллы. Это истинная, правда. Если хочешь, можешь спросить об этом нынешнюю Сивиллу. Через нее Прозорливец скажет тебе то же самое. А если уж сам Байтон хотел сохранить меня в качестве своего инструмента, хотя к том времени я уже была осквернена прикосновением и даже не была девственна, то как смеешь ты, его служитель, не доверять мне?

Ламиссио облизал губы.

— Но сейчас ты не Сивилла, — сказал он.

Это прозвучало скорее как вопрос, чем как возражение, поскольку было очевидно, что Силэтр не потерпит никаких возражений.

— Нет, сейчас я не Сивилла, — согласилась она. — Но это был мой выбор, а не Байтона, хотя Прозорливец оказался настолько щедр, что не стал принуждать меня вернуться на то место, которое мне уже не подходило.

— Если ты уже не Сивилла, и по своей же воле, то почему мы должны прислушиваться к тебе? — спросил священник.

— Потому что, хотя я уже больше и не Сивилла, бог вещал через меня, — ответила Силэтр. — А через тебя вещал бог, Ламиссио?

Евнух не ответил. Стражники тихонько переговаривались между собой. Больше они не предпринимали попыток окружить колесницу и повозку. Двое-трое из них даже отступили на свои прежние позиции.

Джерин сказал:

— Не можем ли мы все обсудить как разумные люди?

Только после того, как эти слова вылетели у него изо рта, он вдруг осознал, что ответ вовсе не обязательно выльется в «да-да, конечно». Хотя сам он и был разумен до мозга костей, за многие годы ему встречалось немало неразумных людей, и их неразумие само по себе представлялось ему неразумным. А священнослужители, исходя из самого слова, обозначающего их сан, гораздо больше стремились к тому, чтобы исполнять божьи веления, чем к тому, чтобы думать своей головой.

«А чем я отличаюсь от них, — спросил он себя, ожидая ответа Ламиссио. — Почему я здесь, если не по совету бога? И для чего я здесь, если не для того, чтобы привлечь других богов к борьбе с третьими?» Но все-таки разница существовала. Ламиссио не только соглашался с тем, что Байтон могущественнее, чем он, но и делал этот факт краеугольным камнем своего существования. Джерин тоже признавал превосходящую силу богов (а как бы могло быть иначе?), но притом делал все возможное, чтобы воспользоваться их соперничеством друг с другом и прочими слабостями, чтобы добыть для себя как можно больше свободы.

Медленно, очень медленно Ламиссио произнес:

— Возможно, я кое-что попытаюсь сделать для вас, лорд принц, но не ради вас, поскольку вы простой смертный, а ради этой госпожи, на которой вы женаты и чьими устами некогда глаголил бог.

— Благодарю, — ответил Лис и больше ничего не сказал.

Священник мог приводить какие угодно резоны. Но пока Лис получал что хотел или имел такой шанс, он не собирался заострять на них внимание.

Силэтр восприняла согласие Ламиссио как должное и без малейшего взгляда на мужа в плане «я же тебе говорила». Для Лиса это было само собой разумеющимся, пока Вэн не прошептал ему на ухо: