Пол Хофман - Левая Рука Бога

— Но мне ведь, кажется, велено наблюдать и учиться?

— Не спорь, черт тебя дери, просто делай, что я говорю. Выйди через заднюю дверь и сделай так, чтобы тебя здесь не видели.

Улыбнувшись, Кейл выполнил распоряжение. Позади караулки на невысокой стене сидели четверо солдат. Они курили и, судя по всему, отчаянно скучали. Спустя минут пять появился ИдрисПукке. Кивком предложив Кейлу следовать за ним, он повел лошадей по задней аллее в сторону от главной дороги.

— Ну? — спросил Кейл. — Что происходит?

— Он их арестует и дня два продержит в камере.

— Как тебе удалось его переубедить?

— А ты как думаешь?

— Я не знаю, потому и спрашиваю.

— Я его подкупил. Пятнадцать долларов ему и по пятерке каждому из его людей.

Кейл был искренне потрясен. Какими бы порочными, жестокими и ограниченными ни были Искупители, мысль о том, что можно пренебречь долгом за деньги, была для них исключена.

— Но ведь у нас есть дорожный патент, — сказал он с негодованием. — Почему мы должны им платить?

— Нечего лезть из-за этого на рожон, — раздраженно сказал ИдрисПукке. — Смотри на это как на часть своего образования. Просто прими к сведению как факт, расширяющий твои представления о том, каковы люди на самом деле. Не воображай, — сердито продолжил он, — будто только потому, что Искупители обращались с тобой, как с собакой, ты знаешь все о том, какое гнилое и продажное скопище ублюдков представляет собой человечество.

На этой гневной ноте ИдрисПукке закончил свою речь и пришпорил коня, не произнеся до конца дня больше ни слова.

Наверное, кого-то удивит, что ИдрисПукке — притом что он привык к гораздо худшим человеческим проявлениям — так разозлился из-за того, что его выпотрошил циничный пехотный капрал. Но скажите, многим ли из нас, чтобы сорваться, требуется действительно большое несчастье, если мы пребываем в дурном расположении духа? Потерянного ключа, попавшего под ногу острого камня, спора по какому-нибудь ничтожному поводу бывает достаточно, чтобы довести до белого каления даже вполне уравновешенного человека, когда он находится в соответствующем настроении. Каким бы ограниченным ни было Кейлово понимание человеческой натуры (исключая, конечно, натуру жестоких фанатиков), ему хватило ума оставить ИдрисаПукке в покое, пока тот не придет в себя.

Как бы то ни было, ИдрисПукке догадался, кто послал слежку за ними, и его гнев и страх были вполне оправданны: он прекрасно понимал, что Китти Заяц не позволил бы, чтобы его шпионов так легко раскололи. Те двое, которых ИдрисПукке вычислил и которые сидели теперь под замком, явно были приманкой, их послали специально, чтобы они были пойманы. А тем временем, пока Кейл и ИдрисПукке возвращались на главную дорогу и потом, на следующий день, сворачивали к Белому Лесу, за ними следили две другие пары глаз, но уж эти маскировались куда более хитроумно.

Солнце ярко светило, и воздух был чистым, как родниковая вода, когда они начали подъем в гору. Вчерашнее дурное настроение ИдрисаПукке развеялось, он снова стал бодр духом и без умолку болтал, рассказывая Кейлу о своей жизни, своих приключениях и своих взглядах, коих у него было в избытке. Вы можете подумать, что Кейла, способного на злую ярость и устрашающее насилие, раздражало то, что его спутник мнил себя наставником, а его — учеником, но следует помнить, что Кейл, несмотря на все свои железные качества, был еще очень молодым человеком, а обширность и специфический характер жизненного опыта ИдрисаПукке, его взлеты и падения, его любови и ненависти, могли захватить даже самого пресыщенного слушателя. Не в последнюю очередь Кейла подкупали умение ИдрисаПукке иронизировать над собой и готовность винить себя самого за большую часть провалов, случавшихся из-за отклонений от добродетели. Взрослый, смеющийся над собой, — для Кейла это было нечто не просто незнакомое, а почти немыслимое. Смех у Искупителей вообще считался грехом — кознями самого дьявола.

Не то чтобы мироощущение ИдрисаПукке было хоть сколько-нибудь радостным, но свой пессимизм он выражал с трезвым удовольствием знатока и охотно включал себя в общую систему остроумного цинизма, что казалось Кейлу странно утешительным и в то же время забавным. Кейл был не из тех, кому нравилось слушать людей, свято верящих в изначальную доброту человека, — эта вера противоречила его повседневному опыту. Но его гнев притуплялся и даже стихал, когда он слушал того, кто высмеивал людскую жестокость и глупость.

— Существует несколько способов привести человека в хорошее настроение, — вещал ИдрисПукке без всякого конкретного повода, — помимо того, чтобы рассказать ему об ужасном несчастье, недавно постигшем тебя самого.

Или:

— Жизнь для таких людей, как мы с тобой, — это путешествие, в котором никогда не знаешь, той ли дорогой ты идешь. По ходу движения возникают все новые и новые цели, пока ты начисто не забываешь о том, куда направлялся изначально. Мы — как алхимики, которые в поисках способа получения золота попутно изобретают полезные снадобья, удобные методы классификации разного рода вещей, фейерверки. Единственное, чего они никогда не получают, так это само золото!

Кейл смеялся:

— И почему я слушаю твои россказни? При первой нашей встрече ты ползал у меня в ногах, а в двух других случаях оказался в тюрьме.

Выражение легкого презрения промелькнуло на лице ИдрисаПукке, словно это были знакомые упреки, едва ли заслуживающие ответа.

— Так учись на моих ошибках, мастер Молокосос. И сделай вывод из того факта, что, проведя сорок лет в коридорах власти, я все еще жив, а это можно сказать лишь об очень немногих из тех, кто вместе со мной ходил по тем коридорам. Кстати, позволю предположить: если ты не проявишь гораздо больше здравого смысла, чем проявлял до сих пор, с тобой случится то же, что с теми, кого уже нет.

— До сих пор у меня все как-то обходилось.

— Неужели?

— Да.

— Тебе просто везло, сынок, причем крепко везло. Плевать, что ты хорошо умеешь махать кулаками. То, что ты пока не болтаешься на веревке, — результат скорее везения, чем здравомыслия. — ИдрисПукке помолчал, потом вздохнул. — Ты доверяешь Випону?

— Я никому не доверяю.

— Любой дурак может сказать, что он крутой и ни на кого не полагается. Беда в том, что порой приходится. Люди могут быть благородными, жертвенными, могут обладать другими замечательными достоинствами — такие люди существуют, но неприятность состоит в том, что эти добродетели имеют свойство появляться и исчезать. Никто не ожидает, что благодушный мужчина или добрая женщина будут благодушны и добры каждый день и каждую минуту, зато все приходят в ужас, если человек, которому они доверяли целый месяц, а то и целый год, вдруг на час или на день окажется не заслуживающим доверия.