Пол Хофман - Левая Рука Бога

«Ты идиот, — мысленно корил себя Альбин, — и заслужил это унижение».

Дело даже не в том, что эти трое были детьми — пусть и весьма странными детьми, а в том, что они были неизвестно кем. В порядке вещей уважать каменщика или оружейника, большинство Матерацци считали вульгарным оскорбить даже слугу. Но этих мальчишек вообще нельзя было отнести к какой бы то ни было общественной категории, они были никем, мигрантами и при этом, что самое главное, один из них так далеко пошел. Не то удивляло, что генералы предали забвению поругание Монда и Соломона Соломона, повсеместно воспринимавшееся как хамская выходка, — это, в конце концов, было делом самих Матерацци. Но несправедливость по отношению к членам низших классов следовало улаживать тихо, а если она не была улажена, значит, ей и надлежало оставаться неулаженной. В этом случае оскорбленный не должен был брать дело в свои руки, а тем более действовать в столь радикальной и унизительной для обидчика манере. То, что Кейл взял на себя смелость самостоятельно разрешить свой конфликт, таило в себе серьезную угрозу.

«А может, они и правы», — подумал Альбин.

Первым демонстрировал свое мастерство Кляйст. Двенадцать деревянных солдатских манекенов, обычно использовавшихся для тренировочных боев на мечах, были установлены на расстоянии трехсот ярдов. Матерацци были знакомы с луками, но пользовались ими преимущественно для охоты; у них это были изящные, богато инкрустированные изделия.

Лук Кляйста больше всего, с их точки зрения, напоминал ручку метлы, и им казалось невероятным, что такой грубый и уродливый предмет можно согнуть. Кляйст упер один конец лука в землю и придавил его внутренней поверхностью левой стопы. Подхватив петлю тетивы, он начал гнуть лук. Покоряясь его недюжинной силе, деревянный брус толщиной с большой палец очень крупного мужчины стал медленно сгибаться, и, когда он образовал дугу, Кляйст осторожно накинул петлю на зазубрину другого конца. Повернувшись к стрелам, полукругом воткнутым в землю у него за спиной, он вытащил одну, вставил ее в тетиву, оттянул до самой щеки, прицелился и выстрелил. Все это он исполнил словно бы одним непрерывным плавным движением.

Стрелы вылетали из лука одна за другой с интервалом в пять секунд, и каждые пять секунд раздавался характерный хлопок. Когда он закончил, один из людей Альбина выбежал из-за деревянного частокола-укрытия и просигналил флажками: одиннадцать попаданий из двенадцати. Маршал энергично зааплодировал, генералы последовали его примеру, хотя и с меньшим энтузиазмом.

— О, прекрасно! — сказал герцог.

Разозленный вялостью реакции генералов, Кляйст обиженно поклонился и уступил место Смутному Генри.

— Существуют три основных типа арбалетов, — бодро начал тот, не сомневаясь, что зрители разделяют его восторг. Он подошел к самому легкому из двух арбалетов, установленных перед ним на подставках. — Вот это одноножный. Его так называют потому, что для стрельбы из него нужно поставить одну ногу вот сюда. — Он поднял правую ногу и вставил ступню в стремя-хомуток, расположенный в верхней части арбалета.

С помощью крюка, висевшего у него на поясе, Смутный Генри закинул петлю, потом с силой опустил ногу, одновременно откинувшись и выпрямив спину, чтобы спусковой механизм захватил и закрепил тетиву.

— А теперь, — сказал Смутный Генри уже не так бодро, заметив неодобрительные взгляды генералов, — я вставляю снаряд и…

Он прицелился и выстрелил.

Когда раздался громкий шлепок, отчетливо слышный даже с такого дальнего расстояния и означавший, что тяжелая стрела поразила цель, Смутный Генри с облегчением крякнул.

— Отличный выстрел! — воскликнул герцог.

Генералов все это не просто не впечатлило, они взирали на Смутного Генри с угрюмым презрением. Ожидавший, что мощь и точность выстрела вызовут изумление, Генри сразу же сник, потерял уверенность и заколебался. Он перешел к следующему арбалету, гораздо большему по размерам, чем первый, но имевшему почти такую же конструкцию.

— А это двуножный арбалет, который называют так, потому что нужно… э-э… вставлять в стремя обе ноги… э-э… а не одну. И это означает, — добавил он, запинаясь, — что его мощность… э-э… еще больше.

Он проделал те же операции, что и в первый раз, прицелился во вторую мишень и поразил ее с такой силой, что голова деревянного солдата раскололась надвое.

Осуждающая тишина сделалась холодной, как лед на вершине великого ледника Соляная гора. Будь Генри постарше и более опытен в искусстве презентаций, он мог бы остановить представление и избежать потерь. Но он не был ни достаточно взрослым, ни достаточно искушенным, поэтому двигался прямиком к своей последней и самой большой ошибке. Сбоку лежал какой-то громоздкий предмет, который он предварительно накрыл брезентом из подвала палаццо. На сей раз не было никаких эффектных фокусов — с помощью Кейла Генри просто стащил брезент в сторону, под ним оказался стальной арбалет, вдвое превышавший размерами предыдущий и неподвижно привинченный к толстому столбу, прочно вкопанному в землю. Огромный духовой механизм был прикреплен к задней части орудия. Смутный Генри начал заводить механизм, выкрикивая через плечо:

— Этот арбалет слишком неповоротлив для использования непосредственно в сражении, но, наведя его с помощью лебедки, благодаря стальной дуге можно поражать цель на расстоянии трети мили.

Последнее утверждение вызвало хоть какую-то реакцию, нарушившую ледяное молчание: среди генералов раздались смешки откровенного недоверия. Поскольку Смутный Генри заранее не рассказывал ни Кейлу, ни Кляйсту о возможностях своей самой крупной находки, они тоже сомневались, хотя и молча. Однако на сей раз всеобщий скептицизм не обескуражил, а подхлестнул Генри. Он все еще был достаточно молод, достаточно глуп и достаточно невинен, чтобы верить: если доказать людям, что они не правы, они не станут тебя за это ненавидеть. Он сделал знак одному из людей Альбина поднять сигнальный флаг. В ответ после небольшой паузы в дальнем конце парка поднялся другой флаг и был сдернут брезент с выкрашенной белой краской мишени около трех футов в диаметре.

Генри прильнул плечом к прикладу арбалета, сделал эффектную паузу и выстрелил. Раздался громоподобный треск, и полтонны мощи, сдерживавшейся в стали и крепчайшей пеньке, вырвалось на свободу. Красная стрела метнулась по направлению к белой мишени, словно гонимая собственным бесом, и вмиг исчезла из вида. Было весьма изобретательно со стороны Генри покрыть стрелу красным порошком, потому что, когда она вонзилась в мишень, красная пыль весьма драматично осыпала все ее белое поле.