Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо

– …Прочли?! – Ярослав свободную рукою вырвал лист у Дубрава, и убрал обратно в карман. – Ну так что – будете меня ещё удерживать, да?!.. Но я всё равно сбегу – слышите?! – по щекам мальчика катились всё новые и новые слёзы. – …

– Ты, верно к какому–нибудь купеческому каравану примкнуть собираешься, с ними до моря добраться, да?.. – Дубрав спросил это, внимательно вглядываясь в глаза мальчика – тот фыркнул – лицо его выражало презрение:

– Не ваше это дело!.. Что хотите со мной делайте – ничего не скажу…

– Да что ты такой? – добродушно говорил Дубрав. – …Я ж прежде тебя не знал, а теперь вижу – дома ты не уживёшься.

– Отпустите?! – недоверчиво вскрикнул Ярослав, но глаза его уже просияли – он понял, что Дубрав говорит правду.

– Да – хоть и родителей твоих жалко, но раз так… тюремщиком никогда не был… И вот что: наверное, нам даже лучше вместе идти; ведь нам же вместе – мы тоже к Янтарному морю.

– Кто это «мы»?

– Я, Алёша и Оля…

– Вы с ними идёте – вот так да!..

В Ярославе уже и крапинки от былого недоверия не осталось, и вот он уже рассмеялся тем громким, свободным смехом, каким смеялся, когда встретил на Янтарном тракте Алёшу и Ольгу. Дубрав убрал руку с его плеча, и мальчик тут же перехватил эту руку, дружески пожал

Тут Дубрав, тяжело вздохнул и проговорил:

– Теперь ты иди к Северным воротам, там я назначил дожидаться Алёше да Оле – надеюсь, они уже там. Ну а я с твоим отцом поговорю, постараюсь утешить его…

– Спасибо! Спасибо вам! – мальчик повернулся и что было сил бросился бежать обратно по этой узенькой улочке…

* * *

Только на несколько мгновений промелькнула Дубрава, и вот уже (не успели Алеша и Оля опомниться), вновь закружила человеческая круговерть. Надо сказать, что, несмотря на сутолоку, на шум–гам – Дубградский базар вовсе не был местом о котом я бы однозначно сказал – это место плохое. Ведь приезжали туда и умельцы из всяких деревней, деревенек – выставляли на всеобщее обозрения свои изделия, и были там настоящие произведения, на которые залюбуешься; такое неприятие, и всё возрастающее головокружение было вызвано у ребят их чувством голода – в желудках урчало, и ничего с этим нельзя было поделать – ноги подкашивались.

Оля положила свою ладошку Алёше на плечо и проговорила чуть слышно:

– Алёшенька, пойдём к Северным воротам, как нам Дубрав велел…

Алёша, борясь с ледяными чувствами, опустил голову, вздрагивал – отвечал прерывистым голосом, в котором перемежались разные чувствия:

– Оля – нет! Я так долго не вытерплю… – черты лица его заострились и вообще – вид и голос его были лихорадочными. – Ведь ещё неведомо, сколько там его придётся ждать, быть может до ночи…

– Алёшенька – здесь мы должны довериться ему…

Чувствуя, что как он стал совсем холодным, она положила ладошку ему на лоб, осторожно провела, тихо, успокаивающе поцеловала (а ведь и ей как тяжело было…), шептала:

– Пойдём пожалуйста. Ведь Дубрав такой мудрый он всё понимает…

– Ну, пойдём… – Алёша прикрыл глаза – и постарался потушить все свои чувствия, и глаза прикрыл – лишь бы только по сторонам не глядеть – доверился он Оле, а она его повела за руку…

Спустя пару минут, они бы вышли с базарной площади, и, спросив у встречного, как пройти к Северным воротам – спустя ещё несколько минут, к этим воротам бы и вышли – но… к Несчастью (пишу к несчастью, потому что действительно к многим страданиям это приведёт) – за ребятами уже некоторое время следил глаз – да – именно глаз, а не пара, потому что второй был видимо выбит (во всяком случае – перетянут чёрной тряпкой). Единственный же уцелевший глаз глядел настороженно, и не только в ребят он впивался своей настороженной, хитрой глубиной, но и по сторонам рыскал, и как только где–нибудь поблизости появлялись фигуры солдат государевых – сразу устремлялся вниз, мерк, незаметным становился, и вообще – фигура эта пригибалась, и становилась самой неприметной частью толпы; тем не менее – он всё крутился возле, и слышал большинство громких произнесённых Алёшей слов. И вот теперь появился перед ними человек – очень широкий в плечах, с неприятным, изъеденным сыпью лицом; когда заговорил – голос его приглушённо–гремучий впился также, как и единственный глаз:

– Покушать захотелось, правильно?..

– Да – мы действительно давно не ели. – спокойно отвечала Оля. – Однако же здесь нас ждёт один человек, и он нас накормит…

– Что–то я в этом не уверен… – продолжал в них впиваться одноглазый.

Эта последние слова – точно поддерживали прорывающиеся Алёшины порывы, и юноша проговорил:

– А я на это и вовсе не надеюсь. Просто глупо так отсюда уходить.

– Вот и я считаю, что уходить не стоит. – тем же напористым тоном продолжал неизвестный. – Ведь вы же ребята бездомные.

– Вовсе и нет – с чего вы взяли? – насторожился Алёша.

– Да у меня на вас нюх. – ухмылка показала наполовину опустошённый ряд прогнивших жёлтых зубов. – …А вы не бойтесь, я ж понимаю – чего так насторожились – чай не первый раз так приходится… – он подмигнул.

– Зато я не понимаю… – вздёрнула плечиками Оля. – Счастливо оставаться, но мы пойдём.

– Ну, как хотите. – вздохнул одноглазый. – …А я вас накормить хорошенько хотел. Пирожки отменные…

Надо отдать ему должное: «пирожки отменные» – он проговорил так, что и у сытого человека потекли бы слюни. Алёша дёрнулся к нему – худющий, смертно–бледный – казалось, сейчас сшибёт этого человека с ног:

– Ну – довольно нам голову морочить! Говорите, что надо…

– Да тиши, тише… – одноглазый настороженно оглянулся, но не приметив ничего для себя опасного уже улыбнулся. – Своя кровь – чувствуется. Есть тут поблизости одно местечко – купец там торгует…

– Ну так видите нас! – вскрикнул Алёша.

– Да ты что, Алёшенька! – взмолилась Ольга.

– Оля, Оля – только один раз.

– Алёшенька, ты посмотри – ведь это нехороший человек. Зачем он нас подговаривает?..

Но Алёша не хотел её слушать – он даже уши заткнул, и продвигался за широченной спиной провожатого – но вот тот отпрянул в сторону, и неподалеку открылся большой прилавок на котором разложил свой товар купец – человек тучный, чернобородый, который, словно располневший Кощей нависал над своим богатством. Но на купца Алеша и не взглянул – он пожирал глазами румяные, исходящие теплым, душистым паром пироги, которые лежали подле него. И в воздухе витали самые приятные и самые мучительные ароматы: и яблочный, и вишневый, и мясной, и многие другие…

И вот Алеша, не видя больше Ольгу, вообще ничего, кроме заставленного пирогами прилавка не видя, подошел вплотную к нему, протянул руку к такому ароматному, восхитительному яблочному пирогу и… вздрогнув услышав басистый окрик: