Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо

Тут вступил новый голос – очень басистый и зычный:

– Что ж его у нас держать – такую важную птицу отправим в Белый град, пред очи государевы…

– Эх, Илья–воевода – это конечно с одной стороны верно, но ведь наверняка разбойники уже узнали, что Свист нами пойман, будут сторожить дорогу.

– Но, Добрентий, подумай – они же не могут точно знать, что мы отправим его в Белый град, а не оставим в нашей темнице. Так что может и поставят небольшой, разбойников в пятнадцать отрядик, я же пошлю в охрану, ну… полсотни. И, кстати – медлить не стоит, сегодня же ночью и отправим, потому что время дай – и действительно найдут какую–нибудь лазеечку, прознают… Заверши допрос… Эй, писчий, давай – составляю бумагу, ну а я пойду поговорю с ребятами – сдаётся, что они действительно невинны.

Где–то в коридоре грохнула дверь, застучали, приближаясь, шаги, и вот повернулись ключи в замке, толстая дубовая дверь распахнулась, и в камеру вошел полный человек лет сорока с аккуратной бороденкой и покрывшимися раньше времени сединой волосами. Одет он был весьма богато. Вслед за воеводой вошел еще и сгорбленный тюремщик, который нес в руках еще одну тарелку с дымящимися блинами. И очень кстати нес – Алеша как раз поглотил последний блин с первой тарелки.

Воевода медленно опустилась на стул. А Оля вскочила и, словно птица детенышей своих охраняющая, бросилась перед воеводой на колени, склонила голову, плечики её вздрагивали – слышно было, что она плачет. Илья смутился:

– Ну вот, ну вот – надо же такому случится… И чем тебе угодить?.. Да не стой ты на коленях. Встань, встань – прошу тебя…

– Да, да, конечно…

Оля стала подыматься, но оказалась, что так ослабла от сильнейших своих волнений, да и от недоедания, что покачнулась, и верно пала бы обратно, если бы Алёша не бросился к ней, не подхватил бы.

– Пожалуйста, Алёшенька, я сказать должна… Пожалуйста, не причиняйте друг другу боль. Пожалуйста – не бейте ни того человека, ни кого вообще – никогда…

– А – слышали?.. И за Свистуна так волнуешься? – ещё больше удивился воевода и присвистнул, придвинул стул, уселся, драгоценной горою высясь над столом. – А вы что ж – и впрямь его знаете?

– Нет. – замотал головой Алёша. – Никогда с разбойниками не связывались, а его в первый раз сегодня… или вчера?.. Сколько ж я в забытьи пробыл?..

– Сегодня. – подсказал воевода.

– Ну да – в первый раз сегодня встретили.

– Так, ну нам ещё разговор предстоит… – тут Илья повернулся и повелел кривому тюремщику. – Иди

Тюремщик повернулся и вышел, не закрывая на этот раз дверь на ключ.

– Величайте меня просто Ильей Петровичей.

– Да мы уж слышали – вы воевода. – вздохнул Алёша.:

Они представились друг другу, а потом Илья Петрович проговорил:

– Оля то к еде и не притронулась, все от тебя не отходила пока ты словно мертвый лежал…

– Да что вы… – борясь со слабостью, прошептала Оля. – Я правда за Алёшеньку волновалась, но не так уж и голодна, а вот Алёшенька голодный – ему поправляться надобно…

Алеша с изумлением посмотрел на Ольгу: «Она, вроде бы, и сама уже говорила мне это, однако ж не обратил я тогда на ее слова внимания… А смог бы я так – если бы она упала в обморок – смог я тогда сидеть так вот над ней, забыв о своем голоде, забыв обо всем, даже запахов от щей не чувствовать?»

– Да ничего–ничего… – шептала, смущённо опустив глаза, Оля. – …Я как–нибудь пережду…

– Да что ж ты скромница такая? – приятно изумился Илья. – Что ж: приказываю тебе как воевода Дубградский – кушай…

Оля ещё больше смутилась, и совсем уж тихо прозвенела нежным своим голосочком:

– Ну, раз уж вы приказываете, так… Спасибо вам большое за угощение…

И Оля очень аккуратно, ничем не выдавая истинного своего голода, покушала сначала щей, потом – блинов, и запила их парным молоком.

– Спасибо вам большое. – озарила воеводу своим взором. – Ежели будете у нас, так не пожалуйста заходите – не побрезгуйте, моя матушка очень вкусно готовит…

– Зайду, зайду, за честь посчитаю. Только вот ты скажи, где ваш дом.

– Оля, что же ты?! – вскрикнул Алёша.

Илья поднялся из–за стола, и теперь, словно тяжёлая, из драгоценностей сцепленная туча, ходил от стены к стене по камере – он был таким массивным, что, казалось – давят на него эти стены, и сейчас он их разорвёт. Приговаривал воевода:

– Ну вот – так и думал, так и думал – с этим у нас неприятность выйдет. Э–эх!.. Так или иначе, а разговор как раз к этому хотел подвести: необходимо знать, где вы живёте?

– Нет у нас дома, – уверенно проговорил Алеша и так же уверенно отчеканил. – Мы вам очень благодарны за все, что вы для нас сделали – отогрели, накормили, – тут Алеша закашлялся и затем продолжил, – Но теперь мы должны идти дальше…

– Так значит есть вам таки куда идти?

– Да, да – есть, только выпустите нас! – уже с гневом выкрикнул Алеша.

Улыбка на устах воеводы померкла – теперь он говорил очень серьезно:

– Мы вас отпустим, а вы вновь бродяжничать станете да на базаре у купцов воровать?.. Вам такое мое слово – есть у вас дом так сказывайте, где он – вас туда и отвезут, а нет – так повезут вас в Белый град, там для таких как вы есть дом, построенный еще по указу государя Владимира Светлого. Там и вы кров найдете и науку близкую сердцу постигните и не придется вам больше мерзнуть голодать да воровством промышлять.

Алеша вздрогнул:

– Нет, нет Вы просто не понимаете, какое у нас важное дело на севере… Да и… какие мы вам дети?

– Ну, может и не дети, а ведёте себя, как дети. Так какая цель вашего пути?

– Этого я вам сказать не могу, все равно не поверите.

Илья–воевода резко остановился посреди комнаты, повернулся к ним:

– Я не могу вас отпустить так просто. Вы, по крайней мере, должны рассказать, где ваш дом.

– Нет. – упрямо повторил Алёша.

– Что ж… – тут воевода наморщил лоб – и сказал неожиданное, причину чего ребята узнали спустя некоторое время. – …Ладно, отпущу вас и так…

Но как раз в это время из коридора шагнул Дубровский судья – Добрентий. И, хотя ребятам никогда прежде не доводилось его видеть – они всё равно сразу поняли, кто он есть. Да – внешность у него была выдающаяся. Несмотря на преклонный возраст – очень подтянутый, лицо – каменное, волевое; и только трещины старых, когда–то, должно быть страшных шрамов полнили эту гранитную красоту. Добрентий был аккуратно, но совсем не богато одет; двигался и говорил с большой силой. Он закончил краткий допрос Свиста и свидетелей ареста, и теперь, идя в камеру Алёшу и Ольги, на какое–то время остановился за косяком, слышал последнюю часть разговора. Его стремительный, пристально изучающий взгляд быстро пронёсся по Алёше и Ольге – и вот он уже твёрдо чеканит, к воеводе обращаясь: