Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо

– Вы меня конечно важней в чину, и мне вам надобно подчинятся, но подобных беззаконий никак допустить не смею. Что значит – отпустить? Из жалости просто?.. Да – притворятся они умеют, а кто знает – может тоже разбойники? Ты, Илья, делай со мной что хочешь, а я не позволю, чтобы…

Ну так что – применишь свою власть против меня? В темницу за неповиновение усадишь?

Воевода стоял мрачный, скрестив руки на груди:

– Я хотел как лучше для ребят. Ладно – не хотят сознаваться, пускай в Белый град скачут.

– Нет. – простонал, борясь с злобой Алёша – губы его побелели, дрожали, на лбу выступила испарина

Илья–воевода дотронулся до Алешиного лба и обнаружил, что он весь пылает.

– Э, братец, да я смотрю у тебя жар…

Вот Илья подошел к Ольге – дотронулся и до ее лба:

– Ну вот и у тебя, Олечка, тоже жар. – сокрушенно проговорил, – Сразу мне надо было догадаться – и где вас, и по каким только дорогам не носило, а в последние то дни мороз трескучий стоял да еще метель сугробов навалила. Значит, прежде чем отправлять в Белый град, надобно вас еще вылечить…

Оля ещё более прежнего побледнела, прошептала:

– …Наверное, нам всё–таки немного отдохнуть надо будет, ну а потом – всё равно в дорогу…

Оля проникновенно смотрела на Илью и на Добрентия, но нежные её глаза были усталыми. Воевода вздохнул:

– Сейчас к вам лекаря пришлю…

Заскрипел закрываемый замок и наступила тишина; были слышны только удаляющиеся шаги тюремщика…

Алеша подошел к лежаку и рухнул на него, глаза он не закрывал – он хотел бы их закрыть, но боялся, что вновь перенесется в холодную тьму Мертвого мира.

Он смотрел в потолок и говорил тихо, но с чувством:

– Там тьма, здесь тьма… Оля, спасибо тебя… За всё…

Ольга сама была очень слаба, однако же нашла в себе силы провести своей тоненькой, невесомой ручкой по его голове и сказать Алеше какие–то теплые слова, смысла которых юноша уже не понял, но был согрет ими, словно луговой цветок в лучах могучего апрельского солнца.

* * *

И вот вновь его обвивает и давит темная тина и вновь в его легкие ворвалась леденящая мгла–жижа. На этот раз с болью вырос в его груди ледяной ком, заболело горло, но Алеша все еще слышал нежный голос Ольги, даже чувствовал прикосновение ее горячей руки на своем лбу… а теперь его прихватил озноб, Алеша стоял трясся и плакал – плакал от тоски и от колющей боли в сердце. Пред ним вдруг возникла картина: он идет по полю усеянному цветами, которые так и переливаются, так и блещут под лучами солнца, и небо высокое и синие, с застывшими в этой выси белыми облаками – они такие прекрасные, словно что–то из того, потерянного Алешей бесконечного мира, он идет по этому полю вместе с Ольгой и травы расступаются перед ним, потом он берет Ольгу за руку и они бегут, бегут… Вот высокий обрыв под которым синей лентой бежит река, они не останавливаясь взмывают в воздух и летят куда–то за эту реку, к синеющему вдали лесу…

Но вот он опять ничего не видит – ничего, только тьму… Он стал водить вокруг себя руками, пытаясь отыскать Чунга, и, не найдя его, закричал, зовя то его, то Ольгу…

Тут он вспомнил, как в последний раз вырвал свою руку от Чунга… «Быть может, он тоже испугался и бросился бежать куда–то… О нет, нет! Тогда все пропало! Тогда навек я здесь потерян!» и закричал он пронзительно и громко, хоть его голос и не был слышен во тьме, он звал своего друга по имени и плакал, и плакал.

Вдруг тьма вокруг Алеши напряглась, ее холодные щупальца заструились вокруг юноши, словно проталкивая или пропуская в себе что–то или кого–то.

Алеша, решив, что это Чунг, протянул навстречу этому движенью руки. И вот его коснулось что–то холодное, вязкое и липкое и тут же отдернулось и сгинуло… Алеше почудился какой–то захлебывающийся беспрерывный крик.

Сам он задрожал от ужаса перемешанного с отвращеньем… И отдернулся на несколько шагов назад, там он не удержался и упал на каменное дно.

«Кто это был? Неужели какой–то несчастный потерявшийся во тьме?» Алеша задрожал от ужаса и жалости…

Алеша вскочил на ноги: «Я сам стану таким, если не вспомню сейчас, на сколько шагов отошел от того места, где в последний раз держал Чунга. Только спокойно, спокойно, главное не потеряться!.. Не бросится бежать сейчас куда–то сломя голову, тогда я навеки затеряюсь»

Он схватился за голову, мучительно вспоминая: «На сколько же я шагов отбежал… сколько же… сколько же… два… нет – кажется три, да – несомненно три! Алеша сделал три уверенных шага вперед и принялся ждать. Вскоре у него начала кружиться голова, ноги одеревенели. Алеша вновь попытался вообразить зеленый луг, синее небо, но нет – лишь какие–то серые шары пересеченные белыми линиями возникали перед его глазами. И вновь ему стали чудится голоса, но на этот раз совсем не такие, как те громкие в лабиринте из черного камня, нет – это были совсем иные голоса – тихие, едва слышные, словно бы говорящие прямо в Алешиных ушах, эти голоса словно были вплетены в черную вязь, словно бы были ее частью и медленно втекали теперь в Алешину голову, их шепот был тягуч и невнятен, он был похож на растянутый до бесконечности стон умирающего.

Ему чудились такие слова: «Мы всю вечность здесь… вечность мы блуждаем здесь… мы стали частью этого мрака и ты – и ты!.. ТЫ!!! – завывая, протянул жуткий хор, – и ты–ы–ы–ы!!!.. останешься здесь навечно с нами… ты станешь частью мрака, твой голос сольется с нами… мы всегда будем вместе… вместе…»

Алеша зажал уши, но голоса по прежнему звучали….

Обессиленный, уставший Алеша пал на колени и тут его запястье с силой обхватила рука! Он знал – это была рука Чунга!

Алеша так же с силой обхватил эту руку, потом нащупал во тьме Чунгово плечо, опираясь на него встал, и вот… все голоса разом померкли, ушла безысходность. Рядом был друг! Он чувствовал его твердое плечо, его руку на которой не хватало нескольких пальцев. И он был уверен, что теперь, вместе, они непременно выберутся со дна…

И вновь вперед – сквозь тьму.

Ничем не был примечателен этот путь – ни о чем они не говорили и ничего не видели, однако каждый черпал силу из своего спутника.

Долго ли коротко они так шли, но кончилось все тем, что уперлись они в стену. Алеша ощупал ее свободной рукой: холодная, гладкая, поднимающаяся куда–то, наверно очень высоко. У Алеши даже промелькнула мысль – быть может, они сделали во тьме круг и вернулись назад?.. Нет – он сразу же отверг эту мысль…

И он потянул Чунга за собой вдоль стены. Рукой он ощупывал стену, ища на ней какие–нибудь впадины или выступы. Спустя некоторое время ровная стена вдруг провалилась – Алешина рука погрузилась в вязкую тьму…

Немедля он потянул туда Чунга, хотя, впрочем, Чунг сам вскоре вырвался вперед… Они прошли несколько десятков шагов и споткнулись о какой–то уступ доходивший Алеше до колен. Прошли еще несколько шагов и вновь уступ на этот раз более высокий – доходящий Алеше уже до груди. Забрались на него, но тут обнаружили, что стены постепенно сужаются… Вскоре им пришлось идти вереницей – впереди Алеша, позади Чунг, причем рук они не размыкали.