Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо

А Алеша даже и не замечал этого, он все нашептывал Ольге:

– Значит завтра по пятым петухам встречаемся у двух березок. Пойдем по дороге на восток к Янтарному тракту. Там мы и расспросим, куда дальше идти. И смотри не опаздывай – я тебя ждать не буду.

Оля кивнула, пошла было к дверям, но на пол пути повернулась к Алеше и сказала:

– Ты будь там сегодня осторожным…

– Ладно, – Алеша придвинулся поближе к огню. – я, быть может, сегодня вообще спать не буду.

Ольга ушла, привычно скрипнула дверь в сенях…

Пока родителей не было (они пошли провожать Дубрава), Алеша вышел из горницы и спустился в холодный подвал, где дожидались своего часа запасенные еще с лета продукты. Нашелся и мешок – Алеша аккуратно сложил в него несколько свиных окороков, пару дюжин яиц покоящихся в деревянной коробке, большой каравай. Потом, заслышав приближающиеся шаги, уложил мешок в темный угол, а сам выбежал из кладовки: он прошел к печи, там за столом толковали про его болезнь отец с дедом. Алеша повернулся к ним спиной и взял из выемки в печи большой кремний – засунул его в карман…

Остаток дня протянулся мучительно долго – Алеша все боялся, что его замысел раскроется, он залез на печку и сидел там закрывшись занавеской, угрюмый и молчаливый. Несколько раз подходила мать, пыталась о чем то с ним заговорить, но Алеша молчал. Только когда наступило время ужина, он слез с печи и нехотя поел..

Вот наступила ночь, потухло пламя в печи, и затушив свечи, все улеглись спать. Алеша, одетый в теплую рубаху, штаны и носки улегся на печь.

По Алешиной щеке покатилась одинокая слеза, и, не успела она еще пасть беззвучно на подушку, как пала тьма, стало холодно, и Алеша обнаружил себя стоящем в мертвом мире…

* * *

– Это – Алеча! – прогремел в мертвом, недвижимым воздухе знакомый голос и, развернувшись, Алеша увидел в паре метров от себя Чунга, за спиной которого до самого черного горизонта, тянулось ровное, недвижимое, море забвения.

Все вокруг было мертво, и только глаза Чунга пылали радостью.

Алеша тяжело вздохнул, и мертвый холодный воздух наполнил его легкие, а Чунг говорил:

– Я начал свой путь на север там в нашем мире. Рассказать тебе?

Опечаленный Алеша ничего не отвечал, он стоял опустивши голову, но Чунг, не замечая этого, с жаром рассказывал:

– Вчера я поведал о своей беде отцу и матери, сначала они не поверили мне, говорили, что это лишь дурной сон, но когда я показал им ледяной нарост – они поверили. И мы вместе начали путь на север…

Эти слова заставили Алешу встрепенуться:

– Как вместе с тобой… что же выходит… ну и родители у тебя…

– А ты своим что же ничего не рассказал?

– Нет, – ответил Алеша, – ..им расскажешь! Они меня тогда вообще ни на шаг из дома не выпустят – а уж что бы мне поверить, дом оставить, да пойти куда–то за тридевять земель, на север, об этом не может быть и речи! Но я теперь точно решил – завтра же выхожу, я уже и вещи в мешок собрал…

Тут Алеша стал разглядывать уродливый лабиринт искривленных черных каменных глыб и спросил у Чунга:

– Ты забирался на них?

– Нет, я тебя искал…

Алеша вновь повернулся к каменным щупальцам и приглядел особенно высокий, вершина которого терялась где–то в недвижимом черном мареве, метрах в тридцати над головами. В основании истукан имел метров десять или пятнадцать и, постепенно сужаясь, искривлялся на право. Из поверхности этого исполина торчали острые выступы, на которые и смотреть то было больно – казалось каждый из них намеревался пронзить глаз.

Алеша вновь тяжело вздохнул:

– Ну что ж, я по деревьям не плохо лазаю, по крайней мере, падал только один раз, когда ветвь подо мной обломилась, надеюсь, что здесь ничего не отвалится, а то падать долго…

Алеша подошел к исполину, ступил на ближайший от земли выступ, схватился рукой за следующих, подтянулся… Оказывается здесь подтягиваться было значительно легче чем в обычным мире.

Неожиданно Алеше показалось, что холодная сталь распорола его грудь и живот. Он почувствовал горячие капельки крови, которые бежали по его груди – отпустил уступ за который держался и упал на каменную поверхность, тут же вскочил и осмотрел себя: оказывается когда он подтягивался, то не заметил совсем маленький, но острый, словно лезвие выступ. Алешу спасла одежда: теплая рубашка была распорота, остался и тоненький красный след на коже, но не более того – Алеша содрогнулся, представив, что с ним было бы если б он лег без плотной рубашки.

– Смотри!

Чунг схватил Алешу за руку, и указывал своей рукой без пальцев на глыбу восхождение на которую так неудачно начал Алеша – на глыбе выделялся выступ о который поранился Алеша. Раньше он был совсем не приметным, теперь же засветился страшным бледно–белым сиянием, все ярче и ярче разгорался этот свет, начал уже резать глаза, и к ужасу своему Алеша понял, что не может повернуть голову – свет притягивал взгляд. Он наполнял глаза холодом, и наверное в конце концов Алешины глаза превратились бы в две ледышки, но мертвенно холодный свет быстро угас и вновь перед двумя друзьями возвышался огромная глыба – щупальце.

– Это от моей крови она так, – проговорил Алеша, и поборов страх, вновь подошел к камню… нащупал выступ и вновь стал подтягиваться, на этот раз значительно осторожнее.

Снизу его подбадривал Чунг:

– Давай Алеча – теперь совсем немного осталось! Смотри не соскользни, крепче держись!

Алеша забирался не на что не отвлекаясь. Остановился он только тогда когда вновь раздался голос Чунга:

– Все, Алеча, остановись!

Алеша остановился, уцепившись за какой–то изогнутый, режущий руку выступ, посмотрел вниз, да так и задрожал, вжавшись в холодный камень.

Оказывается, он поднялся уже под самую черную дымку. Алеша не видел больше Чунга, который стоял где–то в темени, под основанием каменного щупальца.

Потому Алеша и крикнул:

– Где ты? Я тебя не вижу!

Чунг тут же отозвался:

– Я тут – вижу тебя только очень плохо – ты, словно маленькая точечка на вершине этого камня! Посмотри виден ли с такой высоты выход из каменного лабиринта?

Но сначала Алеша посмотрел назад, на море забвенья. Оно предсталось ему таким же как и с берега: черным недвижимым зеркалом, лежащим под такой же недвижимой черной мутью, до которой Алеша теперь рукой мог подать. Чернота эта пугала Алешу, была она совершенно непроглядной, плотной; напряженно выжидающей. Алеша мог только радоваться, что его восхождение вовремя остановил предостерегающий возглас Чунга, иначе, он канул бы в этой тьме…

Сначала Алеша посмотрел направо – черный берег терялся где–то в сумраке, Алеша повернул голову налево и увидел точно такую же картину…