Дмитрий Щербинин - Спящие боги

– Да… – прошептала Анна.

Она отступила на шаг, покачнулся, и тут лишалась чувств. Если бы Бриген не успел подхватить ее – она бы пала на пропитанный кровью пол. И кровь пошла у нее носом – только это показывало, чего стоило ей выслушать все.

А Бриген держал ее в руках, и дрожал, и шипел:

– Мерзавец!.. Какой же я мерзавец!.. Зачем мне понадобилось все это говорить?!..

Маленький человечек с большим черепом слышал, и видел все это. Маленькие его кулачки сжимались и разжимались, он сдавленно хрипел. Он любил Анну, и ненавидел Бригена больше, чем кого–либо иного. И он решился: броситься, задушить Бригена, освободить Анну.

И он действительно бросился. Но он и половину расстояния не пробежал, как понял – это безумие. Не удастся одолеть Бригена, не удастся спасти Анну, а вот его схватят и, конечно, подвергнут пыткам. (он и так, после возвращения от восставших, был на плохом счету).

И он замедлил бег, и сжался.

Бриген глянул на него раздраженно, рявкнул:

– Ты что?!..

Маленький человечек задрожал:

– Я просто хотел спросить – не угодно ли вам отужинать?

– Дурень! Какой ужин?!.. Впрочем, ты можешь идти – набивай свой желудок, напивайся. Иди!

Человечек повернулся, пошел было. Однако, на полпути остановился. Дрожащим голосом спросил:

– А что с ней?.. Вы с ней ничего не сделаете?..

– А тебе какое дело?! Ты что – в лазутчики заделался?! А? Или, хочешь, чтобы тебя поджарили?..

– Нет, нет, нет. – дрожал человечек – и он выскользнул из залы.

Бриген остался наедине с Анной. Он держал на руках ее легкое, изящное тело, и быстро ходил среди орудий пыток.

И он хрипел:

– Мерзавец! Зачем ты ей это рассказал?!..

И тут Анна приоткрыла глаза, и прошептала:

– Пожалуйста, оставьте меня одну. Я должна приготовиться к завтрашнему.

– Да. Конечно. Твоя воля – закон. Я отнесу тебя в одну маленькую комнатку, и оставлю там одну, до самого утра.

И он действительно отнес ее в комнатку, и оставил одну. Сам же ушел терзаться. И терзался, и стонал страшно, и волосы рвал до самого утра.

Анна лежала в темноте, за решетчатым окошком ярко светили звезды. И она шептала:

– Творимир, я чувствую – твоя душа со мною. Ты все видел, все знаешь. Готов ли ты к завтрашнему дню?.. То, что рассказал Бриген – страшно; но уже завтрашним вечером все–все закончится.

– Да… – шептал, веющий в этом воздухе, Творимир. – …Я все слышал. Ко всему готов.

– Да. – улыбнулась она. – Ну, тогда спи спокойно. – и она безмятежно, словно дите малое, заснула.

* * *

Творимир сидел, вжавшись спиною в прохладную каменную твердь, и смотрел, как медленно приближается, и уже обвивает его ноги поток лунного света с улицы. И он шептал:

– Спи спокойно, милая Анна, сестра моя. Ты как ребенок… Ну, вот и хорошо. Спи спокойно, как дитя… А смогу ли я выдержать то, что ждет меня завтра? Дай мне не сойти с ума, не визжать, не сыпать проклятьями. Если я не выдержу – сломаюсь – мне не удастся вырваться из этого колеса. Планета вновь возродит и меня, и Анну, и вновь будут какие–то деяния, и битвы, и боль. Нет – не хочу этого! Завтра решающий день, и я выдержу… Но это такая страшная боль!.. Как же мне сохранить ясный рассудок до самого конца?.. Но ради Анны, чтобы она больше не возрождалась в этом греховном мире – ты должен выдержать. Как она говорила: в самые тяжелые мгновенья вспоминай звездное небо. Оно такое спокойное, безразличное всем нашим страстям. А я буду вспоминать Анну. Она бы смутилась, скажи я ей это. Но звезды такие далекие. А она вот рядом – и в ней столько нежности, тепла… Она бы сказала – не надо так говорить. Но все же, я буду вспоминать ее…

* * *

Маленький человечек с большим черепом медленно брел по темному каменному коридору. Он низко опустил голову, и плакал. Неожиданно на него налетели высокие пьяные фигуры, в темных одеяниях. Они схватили его под руки, и, грубо смеясь, поволокли за собою. На ходу они кричали:

– Пойдем! Расскажешь, как в плену было!..

И они втащили его в помещение с богатой обстановкой, но неряшливое, со смердящими следами многих оргий. Здесь набралось довольно много народу, и все уже изрядно выпили.

На маленького человечка налетели с расспросами. Лезли на него перекошенные пьяные морды, и хохотали, и хлопали по плечам. Кто–то взвизгнул:

– А, правда, что втюрился в ту девицу?.. Ну, в монашку?.. Как ее?! В Яну…

– В Анну! – поправил иной. – В Анну!.. Хе–хе–хе!..

– Да вы что? – маленький человечек рассмеялся. – Да на какой черт она мне сдалась?..

– А что ж ты тогда по коридору шел и слезы лил? Или к крестьянам решил вернуться? Быть может, их жены ничего, а?!.. Ну, рассказывай, скольких крестьянских девок перепортил? Ха–ха–ха!

Маленький человек скривился в ухмылке:

– Никого не попортил – времени не было.

– А чем же ты был занят?! А?! Хо–хо–хо!..

– Думал, как к вам вернуться.

– А вот и не верим. Ты поклянись.

– Клянусь.

– Поклянись, всем святым, что есть. И жизнью этой Анны поклянись.

– Клянусь!

– Ну, тогда – давай пить.

– Ну, конечно, давайте пить.

И маленький человечек начал пить. Никогда еще не пил он столько, сколько в тот вечер. И он очень громко смеялся, и пел вместе с остальными песни про вино, про гулящих девок, и про мудрость правителей.

И уже перед самым рассветом он очень удачно пошутил касательно женской анатомии, и все очень громко и очень долго ржали. Он тоже ржал вместе с ними, и пристально вглядывался в лицо каждого.

Потом он попросил отойти на минутку. Его отпустили, но сказали, чтобы поскорее возвращался, потому что приготовлены еще песни, и много–много вина. Он сказал, что непременно вернется, и, продолжая посмеиваться, вышел.

В коридоре горел, окруженный острыми канделябрами светильник. Человечку пришлось встать на стул, чтобы до него дотянуться. Он погрузил руку в огонь, глядел как лопается кожа, и продолжал ухмыляться.

Затем он вернулся, и еще с час пил, кричал всякие пошлости, и ржал вместе с остальными. Затем он еще раз попросил выйти. Его выпустили, но с прежним наставлением.

Маленький человек с большим черепом вновь поднялся на стул, и с большим трудом открутил один канделябр. Он сжал его в ладонях, и что было сил ударил в шею. Он пробил гортань, но этого показалось мало. И он смог нанести еще один удар. В этот раз он разорвал артерию.

* * *

Творимир и не заметил, как пролетела эта ночь; но вот небо просветлело нежными заревыми красками, а из коридора раздались шаги.

Тогда Творимир нагнулся к сокрытому семени – раздвинул солому. За эту ночь поднялся стебель – тонкий, хрупкий, серебристый; был и бутон, но бутон еще не раскрылся – ждал своего часа.

Творимир поднес цветок к губам, и прошептал:

– Ну, как же ты?.. Ведь, когда будут рвать меня – разорвут и тебя. Но все же – будь со мною.