Ника Ракитина - Крипт

Ивар силой развел ладошки: мокрые пальцы с обкусанными ногтями, на безымянном правом тяжелое кольцо. Углом смоченной в тазу у кровати простыни вытер зареванную мордочку:

— Майка, что?

— О-осень… цветы мертвые…

— Заюшка…

Она закрылась скрещенными руками от его объятий.

— А какие цветы ты любишь?

— Ла… ландыши…

Рыдать вроде уже было глупо, но рыжая ничего не могла поделать с собой.

— Одевайся! — приказал Ивар. — Будут тебе ландыши.

Сам он справился куда быстрее и, пока Майка, стыдливо отводя глаза, натягивала сорочку и путалась в шнуровках свадебного платья, стоял, нетерпеливо притоптывая ногой в мягком сапоге, сунув большие пальцы рук за поддерживающий меч кольчатый пояс. На запястье правой руки играл лиловыми искрами широкий обручальный браслет.

— Поешь.

Девчонка, не присаживаясь к столу, покорно откусила вываренной в меду лепешки, запила разбавленным вином.

— Н-не могу…

Князь почти насильно взял ее треугольное личико со стиснутыми губами в ладони:

— Маюшка, не бойся. Верь мне. Закрой глаза.

Рыжая слегка слукавила и до того, как темнота накрыла мягкою лапою, успела увидеть откинутую аметистовую крышку магистерского медальона и золотую проволоку-змею, ползущую из клубка наружу… острая боль иглы, воткнутой в мякоть ладони. Темнота.

Раскрученной радугой.

Нехваткой воздуха.

Шумом крови.

Раскаленным стеклом.

Руками, толкнувшими из темноты.

На свет.

В запахи весны.

Кони — серый в яблоках Ветер и вороной Сокол Ивара — перебирали точеными ногами, копыта взбивали на тракте теплую пыль. Звякали цепи гремячие. Тяжелые башни Настанга отсюда смотрелись кремовыми игрушками на фоне ярко-синего неба. Роса блестела на траве обочин. Воздух был холодным и сладким. Майка поежилась, в кулачок собрала платье на груди.

Лесная сень приняла всадников: опахнула юной зеленью, окропила брызгами. Сквозь прель прошлогодней листвы лезла трава, изумрудно зеленели моховые кочки. Звуки увязали в лесной тишине, только заливался над головою зяблик — настойчиво и бесстрашно. В глухой корявой чаще, где хмель заплетал тонкие молодые дубки и грабы, бересклет прорастал сквозь гнилые бревна, и распускала веера лещина, они привязали коней. Соскочили на бурую подушку под ногами, пробитую стреловидными листьями, из которых торчали зеленовато-белые колокольчики. Майка опустилась на колени и… лицом — в запахи, в сырую нежность лепестков. Платье промокло — плевать! Ландыши доверчиво тыкались в раскрытые ладони.

Девчонка держала цветочки в горсти перед собой, протягивая Ивару:

— Как ты… это смог?..

Цветы бежали между пальцами. Подвенечное платье на груди и коленях было насквозь мокрое.

Князь потянул жену на солнце, ее короткая, рыжая, как солнышко, коса прыгала за спиной, норовила запутаться в ветках. Майка была немножко похожа на ведьму, только этому почему-то никто не смеялся.

…Когда супруги выехали из рощи, солнце уже поднялось высоко, припекало. Платье на Майке высохло, но на ткани остались огорчительные буро-зеленые пятна. И ландыши засохли. Девчонка проголодалась и хотела домой, но кони, не спрашивая ее, выбирали дорогу и свернули вовсе не к Настангу — в светлый березовый край, разбавленный рябинками и лещиной — любимым прибежищем белок. В траве под березами цвел ярушник. Над ним звенели пчелы. И звон этот стал сильнее, когда роща расступилась перед холмом — дерзко синим от синюхи, похожей на наконечники копий в сине-розовых мохнатых соцветиях. Ивар привязал коней к березе, подхватил Майку на руки и понес наверх. Она сперва пищала и пыталась бить мужа по спине кулаками, но вскоре повисла, будто одеяло, у него на плече, созерцая темно-синюю полосу раздвинутой травы и мелкие цветочки, осыпающие пыльцой ноговицы Ивара.

На вершине холма, рядом с сосенкой — девочкой-подростком, — чьи лапки украшали сухие веночки и выцветшие ленточки, князь поставил Майку на землю. Повел рукой:

— Все это твое. Наше. Смотри!

Перед ними распахивался простор. Многоцветная зелень лесов, поля в сизой дымке, голубоватые дали; крохотные, словно игрушечные домики в обрамлении высоких тополей; зеркала воды, далеко-далеко светлые стены и черепичные крыши столицы, и над всем этим просторное чистое небо с золотым колесом солнца в зените. Голова у Майки закружилась, и она схватилась за руку Ивара. Поймала зелень его глаз — мягкую, как отблеск изумрудной княжеской гривны в распахнутом вороте.

Внизу хрупали травой, звякали уздечками ленивые кони. Фыркали нежными ноздрями. Майка чуть не кубарем скатилась к ним. Ивар подсадил княгиню в седло. Она зажмурилась от слепящего солнца, подставляя лицо лучам. И удивилась странной тишине. Птицы замолкли.

Майка пригнулась, до боли в руках сжимая поводья. Вздох вырвался из приоткрытого рта. Наставив копья, на девчонку пялились из седел крыжаки: грязно-белые сагумы со знаком «тау» поверх кольчуг; округлые хауберки до бровей; латные рукавицы; железные пластины на юфтевых сапогах… Лещина качнулась, пропуская еще одного всадника — сутулого мальчика в монашеском балахоне. Мальчик отбросил капюшон за плечи:

— Бра-ат… Какая у тебя княгиня… Не ждал? Думал, что я умерла, верно?

Князь повернул голову к Майке, чуть заметно кивнул. Дать коням шенкелей — славные, перепрыгнут… Не удержится девчонка, нет.

Озарило мгновенно. Ивар поднес ладони ко рту. Волчий вой огласил поляну. Такой, что мороз по хребту.

Кони шарахались, вставали дыбом, путались стременами, выбрасывая всадников. Кольцо врагов распалось. Серый в яблоках Ветер понес сквозь хлещущие кусты. Майка судорожно вцепилась в гриву. Вороной Сокол дал свечку, Ивар окоротил его коленями — недаром лучшие наездники Кястутиса ходили у него в учителях. Вырвал пистолеты из-за пояса, саданул в спутанный клубок крыжаков и коней, и со свистом выдернул из ножен меч.

Клинки стучали среди зеленого орешника.

Князю прострелили плечо, пикой пробили грудь жеребцу. Тот завалился на бок. Ивар успел вскочить и отправил к Адаму на пиво еще двоих, когда ременная петля натуго затянулась на шее.

Сестра, ступив на чью-то подобострастную спину, сошла с коня.

— Зря… Дуру твою… переймут!

Не догнали. Привели взмыленную хромающую лошадь. Майка исчезла.

…Девчонка судорожно вцепилась в жесткий волос, приникла к вытянутой конской шее, зажмурилась. Ветки хлестали в лицо, цепляли платье, рвали волосы; земля хрустела и гремела под конскими подковами. Наконец Майку повело, пальцы разжались, и упругие объятия ежевичника и малины приняли обмякшее тело. Дух выбило напрочь. А серый в яблоках Ветер проломился между стволами и исчез.

Майка пролежала в кустах достаточно долго, тело ныло от скачки и лесной сырости. Небо над деревьями затянули тучи, брызгал холодный мелкий дождь. И внизу, у корней, было почти темно. Хватаясь за колючие ветки, глотая слезы, девчонка поднялась на ноги. Хромая, побрела наугад, надеясь вернуться к холму. Болели синяки и царапины. И слезы против желания Майки безостановочно бежали по щекам.