Ника Ракитина - Легенда о заклятье

Бенито сидел в шлюпке, обхватив голову руками. Два месяца назад они оставили тут раненую Кармелу, только сегодня смогли вернуться. И ему сказали, что Кармела умерла. Аббатиса произносила слова сочувствия, трогала за плечо. А на него точно навалили могильный камень.

— Хотите, я проведу вас к месту ее упокоения? Бедняжка, она так надеялась…

Кортинас встал, тяжело двинулся за матерью Сюзон. Позади шли трое матросов с «Грозного». Настоятельница привела к белой маленькой плите в нефе собора, опять что-то сказала. Он глянул с недоумением, улыбнулся. И рухнул, прижимаясь к плите лицом.

…Кто-то коснулся его плеча.

— Уйдите!

— Выслушайте, ради бога!

Тощая девушка в рясе и низко опущенном капюшоне склонялась к нему.

— Скорее идемте! Нас могут заметить! Она жива…

Пираты сбили дверь с подземелья и ворвались внутрь, ярко освещая все факелами. Кармела лежала боком на голых камнях, почти нагая. Бенито сначала даже не узнал ее. Спина, иссеченная рубцами, шрамы на груди, почерневшее, с запекшимися губами лицо. Бенито сорвал с себя плащ, укрыл ее, почти простонав:

— Что они с тобой сделали, девочка моя…

Что сделали…

Вскочил, готовый уничтожить все вокруг. Но Кармела протянула к нему тонкие до прозрачности скованные руки, и он забыл обо всем. Разбил кандалы, на руках вынес ее на свет, поклявшись сделать все, чтобы выжила…

Баркас причалил к кораблю.

Фелицата.

Был тот непередаваемый час раннего утра, когда едва взошедшее солнце не успело накалить город зноем и слепящей до изнеможения белизной, когда известковая пыль, поднятая проехавшей повозкой, долго висит в застывшем воздухе, заставляя кашлять и задыхаться прохожих, и выбеливает листья деревьев, небо теряет свой голубой оттенок и становится белесым, а на щебень улиц страшно ступать босиком. Нет, сейчас небо было еще густо-синее, чуть золотящееся на восходе, а море сияло ослепительно розовым; темными пятнами выделялись в нем рыбачьи баркасы, вышедшие на лов; натянутые на берегу для просушки сети отбрасывали долгие тени, и поблескивали на волнах почти неподвижные поплавки. Солнечные лучи ложились горизонтально, сиянием заливая дворцы Верхней Месы и хибарки на склонах, а над ними сады, сплетения виноградников, песчаниковые выступы, желтеющие среди бурьяна. Справа внизу, под серой башней форта над обрывом, в переплетении тупиков между складами все еще мигали, догорая, фонари и темная вода плескалась среди позеленевших причальных свай. Там же стояли впритык поданные к разгрузке суда и где-то за ними, укрытый в тени берега, остался «Грозный».

Бежав из Иты в день венчания Хименеса, Кармела больше не возвращалась туда. Все торговые сделки совершались теперь в Месе и все корабли эскадры приходили в ее гавани. Легкомысленная Меса — город воров и контрабандистов, многие из которых были верными друзьями еще покойному Юджину, стала для пиратов надежным приютом.

Они шли уже больше часа, поднимаясь вверх по кривым немощеным улочкам и лестницам со стертыми ступенями — Кармела, Бенито, кудрявый красавец Энрике и трое матросов. В Месу «Грозный» пришел вчера вечером, Висенте взял на себя дела, а Кармела настояла на том, что сходит в город. Отговорить ее не сумели.

Путь не показался ей вначале особенно трудным: привычны были и крутизна улиц, и солнце — почти не греющее сейчас, и мелкая известковая пыль. Но вышло, что силы свои она все же переоценила и теперь шла медленно, тяжело дыша; только гордость мешала ей повернуть обратно. Бенито изредка бросал на капитана короткие, встревоженные взгляды, но тоже молчал.

Еще через четверть часа они вышли на небольшую косо срезанную площадь среди хибар. На площади, несмотря на утренний час, было людно. Обитатели покосившихся деревянных домишек, выстроенных из обломков, выброшенных морем, облепили ветхие галереи. Резкими голосами ремесленники зазывали народ в свои мастерские. Визжал точильный камень, постукивали молоточки, шипело в жаровнях масло. Тут же мальчишка-оборванец, ногами обхватив деревянный столбик и повиснув на нем, обрывал с плетей мелкий зеленый виноград.

Всю середину площади захватили торговки рыбой, и в небо взлетали их пронзительные голоса. Рыба лежала в корзинах, в лоханях, на виноградных листьях, постеленных прямо на утоптанную землю. Свежая, только что вытащенная из моря, билась разноцветной живой радугой. Торговки время от времени поливали рыбу водой, чтобы не уснула; между ними, спотыкаясь и покрикивая, носились босоногие мальчишки-водоносы. Тут же торговали креветками, крабами, ветками белых и рубиновых кораллов. Обнаглевший рыжий кот тащил за луч морскую звезду; в тени галерей похаживал огромный детина с вязкой красного перца на шее; под столбиком спала, уткнув в подол лохматую голову, черноволосая толстая девчонка, рядом дрых, поводя ушами, шелудивый пятнистый пес. Где-то на другом конце площади, потеснив торговок, давали представление бродячие акробаты: паренек в костюме из ярких лоскутьев ходил на руках, а его партнерша — девочка лет тринадцати — приплясывала, вскочив на бочку, так, что юбка вихлялась вокруг колен. Толпа дружно ахала и в глиняную чашку редким дождиком сыпались медяки. Из маленькой таверны под вывеской "Толстый боцман" вытолкнули гуляку, он свалился едва не под ноги Кармелы, и она попятилась от неожиданности.

— Пойдем отсюда, — сказал Бенито, и они стали обходить навязчивых торговок, когда Кармела вдруг остановилась. Под перекрестьем из досок, опирающихся на гнилой столб, сидела на земле женщина, подобрав под ветхую юбку босые исцарапанные ноги и опустив вниз лицо. Из-под вылинявшего от старости платка, которым она обвязала голову, выбивалась тонкая полуседая прядка, грубо загорелое изборожденное морщинами лицо рассекал наискось шрам, шрамы виднелись и в вырезе кофты, и на запястьях вылезающих из рукавов рук. А эти руки скорей походили на кости, обтянутые кожей, от этого ладони казались непомерно большими, были разбиты работой. Перед нищенкой лежал большой, когда-то пестрый, а теперь совсем вытертый платок, на платке стояла глиняная миска с коркою хлеба и блестели три медные денежки. Прохожие, косясь, обходили убогую. Какой-то пьяный вдрызг матрос, ворча: "Расселась на дороге", — протоптался по платку, опрокинув миску. Побирушка с покорной терпеливостью вернула ее на место, разгладила платок, спрятала за корсаж грошики.

Кармела не отрывала от нищенки взгляда. Растерявшись под ним, женщина попыталась поправить вырез кофточки, чтобы спрятать шрам на ключице, неловко затеребила свои дешевые бусы. И медленно подняла глаза. Кармела вскрикнула, хватаясь за горло. С этого незнакомого, изможденного и жалкого, лица смотрели такие живые, такие знакомые глаза: темно-карие, пристальные и усталые. Только теперь в них добавилась боль. Это длилось мгновение. Бенито подхватил Кармелу: