Иней Олненн - Книга 2. Быль о Холодном Огне

Ормиты почти истребили друг друга, и некому стало приносить Высокий Огонь, а без него сломленная духом, обескровленная, завоеванная Долина не могла подняться на борьбу и сбросить ярмо ненавистных захватчиков. Те из служителей, кто остался в живых, либо лишились дара, либо скрывались, преследуемые Черным Королем и хессами — аврисками, вознамерившимися наказать их за развязанную войну. Тех, кто понимал, что без ормитов Долина погибнет, осталось не так много, но они берегли их, выживших и не потерявших дар, как зеницу ока, часто защищая тайну их существования ценой собственной жизни.

Скавера — одно из трех княжеств Долины, страна зеленых гор и голубых озер. Вся земля, что прилегает к горному хребту Магранна, такая, словно кто-то из богов в порыве безудержного веселья сжал ее могучими руками, и она сморщилась, как лицо глубокой старости, и так никогда и не разгладилась. Люди, населяющие княжество, зовутся горцами, они строят замки на неприступных скалах и по духу сродни горным орлам.

Скавера — это камни и совсем немного земли, поэтому хлеба здесь родится мало. В Бредуве, главном городе княжества, всегда пополнялся в амбарах запас зерна на четыре года вперед, чтобы не допустить голода. У Скаверы не было выхода к морю, ни одной удобной бухты — только высокая каменная стена Тор-Бран, она замыкала собой южные границы. Но на западе лежали три озера, соединенные меж собой рекой Лучной, по которой плавали корабли — хоть какая-то вода. Звались озера так: Калин-озеро, Велни и Глубокое, в них водилось много рыбы, а по берегам — птицы и зверя. И вот благодаря полноводной Лучне, впадающей в озеро Глубокое и пересекающей, считай, все княжество с севера на юг, в Скавере до войны процветала торговля и у горцев не было недостатка ни в пище, ни в одежде. Теперь Скавера, заключенная в осаду, принявшая всех бежавших от власти Черного Короля, почти лишилась запасов зерна, и людям грозил голод.

Риэл помнила свой дом — другой дом, не тот, что сейчас, — большой светлый город, лежащий на одном из семи холмов, которые звались Гривой. Он часто виделся ей во сне, вызывая в сердце тоску, заставляя его болеть об утраченном. Она помнила отца и мать и то счастье, что связывало ее с ними, то ни на что не похожее спокойствие, когда знаешь, что тебя любят и ничего не просят взамен. Согретый солнцем дом, цветы на мостовых, товарищи по играм — все это было ею спрятано так глубоко в душе, что она сама подчас не сразу вспоминала кто она и откуда. Ей было десять, когда родители отослали ее — одной из самых темных ночей, в глубочайшей тайне, отдав в руки верной кормилице-мамке. Разве могла она тогда понять причины, заставившие родителей решиться на столь отчаянный шаг? Ее воспоминания о той ночи — это жестокая, нестерпимая боль расставания, которое она почуяла, как зверек, как ребенок, которого нельзя обмануть, увидела его в глазах матери, ощутила в стремительном, сильном, отчаянном объятии отца, — боль расставания навсегда. Она ничего не знала о надвигающихся кровавых распрях, о том, что многие ормиты так пытаются спасти своих детей и что спасутся не все.

Риэл оказалась на Калин-озере, оторванная от людей, от собственной памяти, старательно заглушаемой нежеланием вновь испытать сокрушающую боль, и потихоньку начала жить, отмеряя видения из прошлого по мере того, как становилась взрослее и сильнее.

К правому берегу озера примыкал сумрачный дубовый лес, который был моложе, чем Древний лес на востоке Лигрии, но по человеческим меркам был все же достаточно стар, чтобы обрасти легендами, внушающими страх. Он изобиловал опасными расщелинами, беспечный всадник или путник мог легко угодить в одну из них и там, на дне, усеянном острыми камнями, найти свою смерть. Лес прятал в себе ручьи, малые и большие, спокойные и стремнистые, и каменные холмы, похожие на обломки огромных скал. Люди побаивались Темной дубравы и не подходили близко, поэтому о каменном домике на заболоченном берегу никто не знал.

Тетка Флу и Молчун — вот все, кого она знала и любила. Тетка Флу была ее кормилицей, а Молчун появлялся раз в неделю, привозил продукты, и слова из него нельзя было вытянуть, за что он и получил свое прозвище, а так его звали Сгорчень.

Берега Калин-озера были сильно заболочены, поэтому корабли никогда не причаливали здесь — опасно, да и незачем. Но маленькая лодочка Молчуна, ловко лавируя в камышах и осоке, подплывала к самому берегу, где начиналась сухая крепкая земля, а такое место было только одно — у Вересковой скалы, на которой гнездились чайки, прилетающие с моря.

Каждый раз Риэл приходила на берег и ждала, когда из-за скалы покажется лодочка Молчуна. В неизменной овечьей безрукавке и потрепанной войлочной шапке, невысокий, щуплый, увидев на берегу Риэл, он махал ей рукой, а это означало, что сегодня они будут вместе рыбачить. Пока он выгружал корзины с продуктами в объемистые руки тетки Флу, Риэл бегала за снастями. Сам он ни разу в их дом не заходил, даже если его и приглашали. На вопрос Риэл 'почему? по обыкновению отмалчивался, а Флу по этому поводу как-то заметила:

— Это он места боится, на котором наш дом построен. И чего, дурья голова, тут бояться?..

Сама Флу называла это место хорошим местом и утверждала, что оно отмечено любовью и памятью богов.

— Погляди, какие дубы, — говорила она, — где еще такие найдешь? Все, как один, огроменные, необхватные, лет-то им, поди, под тыщу!..

'Тыща' — было самым большим числом в представлении тетки Флу. А деревья и вправду были огромными, кряжистыми. Летом они покрывались листвой такой густой, что дом из-за нее становился незаметен, а зимой, когда снег сугробами ложился на переплетенные узловатые ветви, из верхнего окошка, что на чердаке, виднелось озеро.

Впрочем, говоря об обитателях каменного дома, следует упомянуть еще об одном: о приблудном коте.

Кот был дикий и страшный, весь потрепанный в борьбе за выживание, потерявший в этой борьбе правое ухо; на носу у него было коричневое пятно, отчего нос казался постоянно грязным. Кот появился однажды зимой, когда стояли сильные морозы, и до весны жил под стулом у очага. Вел он себя очень нагло, не отзывался ни на какие имена и нипочем не хотел расставаться с приобретенными на воле привычками. Несмотря на то что его регулярно и досыта кормили, он никогда не упускал случая стащить что-нибудь со стола. Будучи не раз застигнутым возле кувшина со сметаной или на блюде с куриной ногой в зубах, он ни разу не пытался удрать, а только весь съеживался, зажмуривал глаза и прижимал единственное уцелевшее ухо к широколобой голове. Тетка Флу нещадно лупила его всем, что попадалось под руку, и грозилась прибить совсем или утопить. Но кот оставался жив и продолжал творить беззакония. В конце концов, он добился того, чего, вероятно, и хотел: бить его не перестали, но за умение добывать еду из самых недоступных мест начали уважать. Весной, летом и осенью кот дома не жил, являясь только в тот день, когда Молчун привозил продукты, или сидел на берегу, пока Риэл и Молчун рыбачили, и дожидался своей доли. У этого кота Риэл невольно училась упрямству и жизненной стойкости — у нее ведь не так много было учителей, оттого каждый — на вес золота.