Кирилл Берендеев - На перекрестках фэнтези

В кустах завозилась пичуга и обиженно чирикнула. Кузьмич нахмурил густые седые брови. Ишь, разоралась. Чирикай, пока можешь. Вот как доживешь до моих лет… Кузьмич вздохнул и оборвал внутренний монолог. Какое там — доживешь. Пичуге бы до весны дожить — и то радость.

Он ковырнул палую листву толстой палкой, на которую опирался при ходьбе, и похромал дальше.

Сегодня у него было отвратительное настроение. Выдали пенсию. По подсчетам Кузьмича выходило, что до следующей он дотянет, если будет питаться одними макаронами. Да и то через день.

Ждать помощи было неоткуда. Жил старик один, и теперь, возвращаясь в свою скромную однокомнатную квартирку с газовой колонкой, тяжело вздыхал. Одно радовало — квартирка своя. Родной уголок. Не коммуналка, как в молодости, а отдельная квартирка, выделенная родным заводом молодому Ваньке Гаркулеву еще сорок лет назад. Теперь хоть есть свой угол на старости лет. Можно запереть дверь и делать что хошь, не опасаясь взглядов соседей. Телевизор смотреть, водку пить… Да власть ругать. Всем хороша своя квартирка.

Однако и тут были проблемы. Уж три раза подкатывались к Кузьмичу крепкие бритые пареньки с просьбой продать хату. За тыщу рублев. Или за ящик водки — на выбор. Но Кузьмич, наученный ушлым соседом Семенычем, отвечал, что квартиру он бережет для внучка — милиционера в районном центре. И что ежели охота купить хату, то пусть идут в районное УВД и спрашивают капитана Гаркулева.

После таких речей «покупатели» испарялись. Худо было то, что Кузьмич кривил душой, врал то бишь, и постоянно опасался разоблачения. Не то что внука, у него и сына не было. Была у него только непутевая дочка, выскочившая замуж за какого-то хмыря, калымившего на Севере. Денег дуре захотелось. Так и сидит с ним там, поди, двадцать лет уже, на Севере-то. По уши в снегах. И домой не собирается. Правда вот, в прошлом годе приезжала на денек, привезла еду и пятьсот рублей. Тоже квартиркой интересовалась. Но, оглядев тесную однокомнатную квартиру в старом доме без горячей воды, покачала головой и сказала: «Батяня, живи уж один. Заработал хату, вот и живи». И уехала.

А деньги оставила. Кузьмич даже прищурился от удовольствия и причмокнул, вспоминая, как они с соседом, с тем же ушлым Семенычем, гуляли аж месяц. Не то чтобы кутили, но позволяли себе лишку. Беленького. А то. Какая еще у старичья радость? Девки не смотрят, жратву организм уже не переваривает, по телеку срам показывают, в газетах гадости печатают… Вот и остается одна радость. Водочка…

Задумавшись, Кузьмич и сам не заметил, как добрел до подъезда, где ряды волчьей ягоды кончались и начиналась сирень.

Иван поймал себя на том, что стоит у подъезда, глупо таращась на объявление, в котором говорилось об отключении воды.

Он смущенно пожевал губами и собрался было взяться за ручку двери, но тут услышал странный звук, напоминавший детский плач. Кузьмич настороженно обернулся и увидел, что в кустах сирени, в метре от его ноги, сидит белый кот. Кот мяукнул еще раз, и Кузьмич зачарованно уставился на животину. Кот был красив. Совсем молодой, почти котенок, поджарый, гибкий. Белый, как сметана, и лишь на шее черный ромбик — словно какой-то шутник нацепил котяре галстук. Кот таращился на Кузьмича бездонными янтарно-желтыми глазами и, казалось, собирался заплакать.

— Кыс-кыс-кыс, — позвал умиленный Кузьмич, нагибаясь к коту.

Это было ошибкой. Нет, с кошаком было все в порядке, вот только Кузьмич позабыл, что в его возрасте играться с котятами не рекомендуется.

В пояснице что-то звонко щелкнуло, и волна боли прокатилась по спине. Колени подогнулись и Иван Кузьмич, шепеляво матерясь, влетел головой в куст сирени, расцарапал щеку и упал на землю, ткнувшись лицом в опавшие листья.

Когда он открыл глаза, то первым делом увидел того самого белого кота, он сидел рядом и обеспокоенно смотрел на упавшего человека. Кузьмич припечатал хвостатую тварь трехэтажным череззаборным словцом и заворочался, пытаясь определить — все ли цело в любимом организме. И замер.

Прямо перед его носом лежала сотенная купюра. Настоящая на вид сотня выглядывала из-под засохшего листика сирени, похоже, была совершенно бесхозной.

Кузьмич протянул вперед дрожащую руку и непослушными пальцами подцепил, правда с третьей попытки, бумажку. Поднеся ее прямо к самому носу, Иван изучил бумажку и вынес вердикт о том, что денежный знак самый что ни на есть натуральный. Свой вердикт он вынес вслух, в неприличной форме. Кот коротко мяукнул, словно подтверждая выводы старика.

Кузьмич благосклонно взглянул на кошака. Кабы не белая бестия, он ни за что не усмотрел бы сотенную в опавшей листве.

Глядя в янтарные глаза кота, грустные и умоляющие, Кузьмич подумал о том, что неплохо бы его как-нибудь отблагодарить.

Он медленно поднялся на ноги, цепляясь за сирень руками, и подобрал свою палку. Потом открыл подъездную дверь и обернулся к коту.

— Ну заходи, бродяга, — сказал он. — Пошли в гости. Кот не заставил себя ждать.

Заведя гостя в квартиру, Кузьмич принялся суетиться на кухне, ища, чем покормить кота. Да и себя тоже.

От вареных макарон кот отказался сразу. От перловой каши — тоже. Правда, немного пощипал хлеб из омлета, которым Кузьмич отметил получение пенсии.

Обнюхав кухню и внимательно изучив прихожую, кот прошел в комнату и устроился на старом продавленном диване. Таким образом он дал понять, что это единственное место, где он согласен находиться. Кузьмич присел рядом, растирая руками ноющие колени.

Кот сидел спокойно, уставившись в пустой экран старенького телевизора. Он казался Ивану Кузьмичу статуэткой белого фарфора, холодной и неподвижной. Чтобы развеять наваждение, старик протянул руку и почесал кота между ушами. Вопреки опасениям, кот не отпрянул, а потянулся за рукой, громко замурлыкав, словно внутри него включился невидимый моторчик.

Кузьмич ласково поглаживал кота, чувствуя, как на душе становится теплее. Как же, живая душа, что ни говори.

— Ну что, бродяга, — тихо сказал Кузьмич, — как тебя звать-то?

Кот живо обернулся к старику и уставился на него огромными желтыми глазищами.

Кузьмич гадал, какое имечко подойдет питомцу. В том, что кот останется у него на постоянное жительство, он ничуть не сомневался.

«Рыжик? — гадал он. — Да какой рыжик. Пушок. Нет, вона какой резвый, глазищами так и сверкает… Васька?»

Кот вдруг мурлыкнул и моргнул глазами. И Кузьмич сразу придумал ему имя — Крим. Отчего и почему — он сам не знал. Но чувствовал, что это имя подходит пушистому постояльцу как нельзя лучше.

— Крим, — сказал Кузьмич, почесывая кота за ухом, — Кримушка…

Кот довольно замурлыкал.

«Однако, — вдруг подумал умиленный старик, — совсем кошак не ел. Надо бы покормить…»