Тиа Атрейдес - Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре.

— Вставай! — она снова злилась: «Да как он смеет! Ненавижу!»

Тигренок легко вскочил на ноги и уставился на неё выжидательно: «Ну, и что дальше?»

Видеть его глаза было для Шу совершенно невыносимо. Ни сожаления, ни страха, ни вины, ничего из того, что она ожидала. Тепло, понимание и ласковая насмешка, будто она только что пририсовала усы к портрету его любимого дедушки, а не… ей даже не хотелось думать о том, что она сделала. Шу протянула руку, и его одежда послушно порхнула к ней. Из неё что-то выпало, и Тигренок метнулся, у самого пола поймав… цветок. Принцесса замерла в шоке, словно ей на голову вдруг свалилась её собственная башня, глядя, как он бережно расправляет примятый листок, поднимает на неё взгляд, и с такой невозможно нежной, смущенной улыбкой протягивает ей лиловую хризантему. Ничего не соображая от потрясения, она взяла цветок, коснувшись его пальцев. Тигренок задержал её руку в своей, поднес к губам и поцеловал.

Оглушающая, обжигающая волна стыда и раскаяния захлестнула Шу, не давая ни пошевелиться, ни вздохнуть. Принцесса хотела провалиться, исчезнуть, сгореть, чтобы никогда больше не обидеть его. Сейчас она просто не могла смотреть ему в глаза, не могла быть рядом с ним. Ей было невыносимо стыдно того, что она натворила.

Шу попросту сбежала к себе в спальню, закрыла дверь, рухнула без сил на кровать, прижимая к пылающему лицу цветок, и притворилась, что её нет дома. Она чувствовала себя совершенно сумасшедшей. Боги, почему этот несносный Тигренок одним своим присутствием превращает её во вздорную, истеричную, безмозглую особу? Ну, вот что она опять наделала? Почему он сразу не отдал ей этот проклятый цветок, почему не остановил? Боги, если бы она знала, что он ослушался ради этой хризантемы… она бы ни за что…

Принцесса смеялась и плакала, обещала себе попросить у него прощения и злилась на его упрямство, дрожала от желания, вспоминая его взгляд, целовала лиловые лепестки и ругала себя последними словами. В целом, представляя собой классическую картину любовного помешательства.

Нечто похожее творилось с Тигренком. Он обзывал себя умственно отсталым троллем, оглядывая последствия учиненного Шу разгрома и морщась от каждого движения. Спрашивал себя, с каких это пор его потянуло щекотать нос спящему дракону? Это же надо додуматься, провоцировать известную своим очаровательным характером колдунью! Удивительно, как ещё жив остался. И восхищался этим самым очаровательным характером, и учиненным ей погромом, и её ослиным упрямством… и снова удивлялся — как у него наглости хватило полюбить этот тайфун, временами прикидывающийся девушкой? И улыбался довольно, вспоминая её растерянный, виноватый и беззащитный взгляд, когда она увидела цветок. Пожалуй, это стоило и урагана, и порки. И снова шипел от боли в изодранной спине.

Хилл не стал надевать рубашку, чтобы потом не пришлось её отдирать вместе с кожей, с сожалением вздохнул — красивая была комната, — и пошел в гостиную. К его удивлению, там обнаружился накрытый стол. Весьма кстати, потому что про обед он как-то забыл. Не мудрствуя лукаво, Тигренок основательно подкрепился, чем немного привел мыслительный процесс в равновесие. После вкусной еды жизнь показалась ему гораздо приятнее. Кожа на спине отчаянно чесалась и зудела, заживая. Ещё одна его приятная особенность, помимо видения магии и некоторых мелочей — на нем всё заживает лучше, чем на любой собаке. От рубцов к утру и следа не останется. Вот только помыться теперь негде, кирдык его симпатичной ванной.

Хилл поймал себя на мысли, что уже считает кабинет своим, и усмехнулся собственной наглости. Ещё разок подкрепившись — ну что делать, быстрое восстановление здорово улучшает аппетит, — Тигренок прилег на кушетку, помедитировать. Зевнул, и тут же отключился.

Пострадав немного, Её Высочество поняла, что это занятие не для неё. Что она, героиня сентиментального романа, плакать из-за мужчины? Да и вообще, чем плакать, лучше попробовать помириться. Ну, хоть спину ему вылечить, ему же больно! Или вот подарить что-нибудь… вот незадача! Шу не представляла себе, что может его обрадовать. Попробовала рассуждать логически — что любят мужчины? Кею всегда можно что-нибудь из оружия подарить, или новую книгу по экономике или политике, или по истории… ещё брат духи хорошие уважает, желательно изготовления Баль и Руты. Нет, это не пойдет, слишком уж интимный предмет. Оружие Тигренку? Рановато, сначала ошейник бы с него снять… книги? Демон его знает, что ему интересно. Ладно, а что вообще ему может быть интересно? Хотя… он же музыкант! Шу вспомнила его руки, длинные пальцы с твердыми подушечками… явно играет на чем-то струнном, слишком уж специфические мозоли. Лютня? Мандолина? Гитара? На месте разберемся.

Шу быстренько переоделась в традиционный для вылазок в город инкогнито мужской костюм, сунула в карман кошель потолще, накинула на себя пелену невидимости — вдруг да получится проскользнуть мимо Тигренка незамеченной? И отправилась на поиски чего-нибудь этакого, струнного и необыкновенного, под стать ему.

Проходя через кабинет, принцесса с сожалением покачала головой — надо же, будто орочья орда прошлась. Остановилась на минутку, сосредоточилась и навела порядок, возвращая всё по своим местам. Не получилось только с разбитыми стеклами, видимо, осколки снаружи уже убрали. Осторожно спустилась вниз, стараясь не всколыхнуть воздух, и высматривая Тигренка. Он лежал на кушетке животом вниз, свесив одну руку и слегка улыбаясь во сне. Шу тихонько подошла к нему и провела рукой над его спиной, исцеляя и убирая боль. Он только чуть пошевелился, устраиваясь поудобнее, но не проснулся. Принцесса быстренько смоталась, надеясь вернуться до того, как Тигренок пробудится.

Уже наступал вечер, и все лавки закрывались. Но разве это имело хоть какое-то значение? Шу знала, куда идти за лучшими в Суарде музыкальными инструментами, закрыто там или открыто, она готова была хоть из постели среди ночи вытащить мастера, чтобы только принести Тигренку самую лучшую гитару. Почему-то Шу показалось, что гитара подойдет ему больше всего.

Принцесса бегом понеслась через лес, пробежала через речку, не утруждаясь даже перекидыванием жердочки — зачем, она же одна — и уже спокойно вышла из городского парка на улицу Трубадуров. Как всегда, лужайку запрудила изрядная толпа народу. Шу, не желая пока ни с кем общаться, даже не остановилась послушать знакомого поэта, увлеченно читающего свою новую поэму, а может, оду — попробуй, разбери на ходу, — рассеянно улыбнулась и отрицательно помотала головой на приглашение каких-то молодых людей присоединиться к их компании, и прямиком направилась к площади Единорога.