Карен Миллер - Утраченная невинность

Карета катилась дальше.

— Мне так жаль, ваше величество, — сказал лекарь Никс с несчастным видом. — Я уже видел раньше, как это бывает, но объяснений вам не даст никто — ни я, ни любой другой врач. Когда человек получает такие ужасные повреждения, никакая логика не действует. По каким-то неизвестным причинам тело Дурма отказывается бороться за жизнь.

Гар сидел возле постели и держал Дурма за холодные безвольные пальцы, больше напоминавшие пучок тонких палочек.

— Ты уверен, что больше ничего не можешь сделать для его спасения?

— Ваше величество, я уже говорил вам вчера, что использовал все известные мне растения и все возможные комбинации из них, — ответил Никс. — Я исчерпал весь запас заклинаний и магических формул. Увы, несмотря на выдающиеся способности Главного мага Дурма, раны оказались слишком тяжелы, чтобы он смог перенести их.

Гар остановил взгляд на осунувшемся, землистом лице Дурма. Иссохшая кожа обтянула кости черепа, глаза ввалились, губы потрескались и стали почти бесцветными, скулы заострились. Дурм никогда не отличался красотой, но в лице его всегда читались величие и достоинство, решительность и твердость характера. Теперь на нем не отражалось ничего. Оно превратилось в маску, слабое напоминание о некогда жившем человеке.

— Ты можешь сказать, сколько ему осталось?

Никс развел руками.

— Нет, ваше величество. Он в руках Барлы.

— Он придет в себя перед смертью?

— Возможно. Наверняка сказать нельзя, ваше величество.

Гар закусил губу. Дело осложнялось.

— Никс, я буду откровенен. Перед тем как Дурм умрет, мне жизненно необходим его совет. Я должен узнать, кого он назначает своим преемником, и задать другие вопросы, о которых тебе знать не надо. Есть ли способ… привести его в чувство? Какие-нибудь стимулирующие травы или заклинания, после которых он сможет говорить?

Никс шумно, возмущенно вздохнул.

— Ваше величество! Подобное вмешательство нарушает все границы, допустимые врачебной этикой…

— Никс. — Лекарь вздрогнул. Гар выпустил пальцы Дурма и встал. — Я уважаю твою торжественную клятву целителя, ты сам знаешь это. Но я король, правящий в этой стране. И страна наша очень необычна. Она живет только за счет соблюдения равновесия, которое очень легко нарушить. Если я научился чему-то за эти несколько недель власти, так это следующей истине: нет ничего такого, чем нельзя было бы пожертвовать ради сохранения этого равновесия. И нет таких принципов, которые нельзя попрать ради всеобщего блага. Я понял, что существует теория, но и есть практика, и король, который не способен поставить прагматизм превыше всех добродетелей, недостоин короны. Я должен поговорить с Дурмом. Ты можешь устроить это?

В палате было прохладно, но с кончика носа у Никса упала капля пота. Пот тек и по его щекам. Лицо лекаря отражало внутреннюю борьбу.

— Ваше величество… Я могу попробовать. Если вы поклянетесь мне всем, что вам дорого, что другого пути у вас нет.

— Тогда клянусь тебе упокоившимися душами моих родителей и сестры — другого выхода нет.

Никс сгорбился, тяжело вздохнул.

— Существует мазь на травах, которая может оказать такое действие. Мне понадобится некоторое время, чтобы изготовить ее.

— Тогда иди, — велел Гар и снова сел возле постели. — Мы с Дурмом подождем тебя.

Никс вышел, осторожно притворив за собой дверь. Гар снова взял пальцы Дурма и сжал их.

— Я знаю, ты одобрил бы меня, — прошептал он, пытаясь улыбнуться. — Всю жизнь ты ругал меня за мягкость. За излишнюю чувствительность. Теперь ты гордился бы мною, старый друг. Старый враг. Что может быть страшнее и бессердечнее — взяться за умирающего человека и насильно тащить его назад, от порога смерти?

Только судорожное, прерывистое дыхание говорило о том, что в этом теле еще теплится жизнь. Ни дрожанием век, ни движением губ Дурм не сообщал о том, что слышит Гара или чувствует его присутствие. Гар выпустил руку друга и кончиками пальцев коснулся своих глаз. Голова болела. В последнее время она болела постоянно. И болело сердце…

Дверь в палату снова отворилась, потом захлопнулась. Никс подошел к постели, держа в руке маленькую ступку. Резкий запах, свежий, как воздух зимы, и едкий, как дым, защипал в носу Гара.

— Слишком большую дозу применять нельзя, — пояснил Никс, помешивая в ступке деревянной лопаточкой. Потом подцепил на нее крошечный комочек снадобья и поднес к левой ноздре Дурма. — Это средство применяют крайне редко, и я скорблю о том, что и мне выпало использовать его. — Он взглянул на Гара; в его глазах читались и озабоченность, и гнев, и понимание горькой неизбежности.

— Ты используешь его по моему приказу, — произнес Гар. — Ты не виноват, Никс.

— Если бы я был кинжалом в вашей руке, вот тогда бы я не был виноват, — возразил лекарь. Он взял из ступки еще пасты и слегка помазал губы Дурма. — Но я не из стали, а из плоти, обладаю разумом и совестью, перед которой в ответе. — Он помедлил. — Я готов разделить это бремя с вами, ваше величество; вам не так тяжело будет его нести.

Гар посмотрел на него холодными глазами.

— Поверь мне, королевский лекарь, я уже несу такое бремя, что заботы любого человека, в том числе и твои, покажутся по сравнению с моими просто ничтожными.

Смутившись, Никс опустил глаза, потом снова посмотрел на Гара.

— Если средство вообще подействует — а я этого не гарантирую, — то через несколько минут. Если он очнется, будьте милосердны и спрашивайте быстрее, не заставляйте говорить через силу, иначе погубите его своими расспросами.

— Хорошо, — пообещал Гар. — Теперь иди. Запри за собой дверь и с помощью заклинания сделай так, чтобы ни сюда, ни отсюда не проникло ни звука. — Увидев изумление в глазах Никса, он пояснил: — Мы будем говорить о совершенно секретных вещах, а мне необходимо сохранить магическую силу для заклинания погоды сегодня ночью. Я не могу тратить ее по пустякам.

Никс поклонился.

— Слушаюсь, ваше величество. — Он с состраданием посмотрел на Дурма и удалился.

Казалось, целые столетия прошли, прежде чем появились первые признаки действия запретного снадобья Никса. Сначала дыхание Дурма стало глубже, потом зашевелились пальцы, потом голова шевельнулась на подушке. Сердце Гара застучало быстрее, он наклонился к подушке.

— Дурм, — прошептал он. — Дурм, ты слышишь меня?

Послышался слабый стон, больше похожий на вздох. Изможденное лицо дрогнуло, брови сдвинулись, словно Дурм хмурился. В уголке рта показалась капелька слюны. Глаза под веками задвигались.

— Дурм, — настойчиво шептал Гар. — Дурм, прошу тебя, отзовись.

Наконец, вздох перерос в стон, грудь Дурма начала вздыматься чаще. В лице появились черты человека, погребенного в этом умирающем теле. Комки снадобья попали в ноздри, Дурм фыркнул, в ноздрях и на губах появилась голубоватая пена.