Дмитрий Денисов - Изначальное желание

— Скажу, все скажу! Только не губи!

— Говори! — потребовал Лой.

Хватку ослабили. Косой мужик с дрожью залепетал:

— Он… он… это Хельд нас сюда привел. Это Хельд во всем виноват.

Алый прут приблизился, а вместе с ним и грозный лик барона. Он потряс раскаленным железом перед носом пленника и напомнил:

— Ты обещал говорить, а не валить вину на Хельда!

— Да, да, я все скажу. Но это Хельд, это он нас сюда привел!

Прут придвинулся, мужик вскрикнул.

— Милорд, убери прут, — посоветовал Берд, — так он ничего не скажет.

— Без прута он тем более ничего не скажет, — оскалился Лой.

— Скажу, все скажу! — затрясся мужик.

Барон нахмурился, задумался, но все же убрал прут. Однако не куда-нибудь, а назад в жаровню. Его раздражало, что не он первый додумался до такого. Но, как бы то ни было, ему нужна правда.

— Говори? — набросился он на мужика.

— Он нас собрал, — бегло залепетал мужик, кивнув в сторону Хельда. — Он сказал, что сегодня вечером пойдет обоз. Его будет охранять от силы дюжина. Он говорил — если мы набросимся внезапно, то перебьем их и завладеем товарами и лошадьми. Он обещал нам золото.

Барон хмурил густые брови. Берд держал мужика за шиворот и временами встряхивал. Тот жалостно сжимался, будто ожидал удара. Но никто его не бил. Пока. Поэтому он продолжал:

— Ну а дальше вы сами все знаете.

— Меня интересует то, что было «до»! — отрезал барон. — Как узнали про меня?

— Я не знаю… — завыл мужик.

Я стоял поодаль и смотрел на все происходящее, как на спектакль. Неожиданно барон повернулся и ткнул в меня пальцем.

— Знаешь его?

— Нет, — без заминки выдал пленник.

Тогда я решительно шагнул вперед. Лохмотья всколыхнулись за спиной. Я немногим отличался от разбойников. Все следили за мной с нескрываемым любопытством. А кто-то и с надеждой. Оказавшись рядом с бароном, я осмотрел косого мужика, и тихо произнес:

— Почтенный барон, зачем тебе пытать их?

— Я хочу знать правду, путник, — высокомерно бросил Лой.

— Тогда ты зря теряешь время, — пояснил я.

— Это почему же? — насторожился он.

— Всей правды ты никогда не узнаешь, — огорчил его я. — Да и смысла в том нет.

— Для тебя, может, и нет, а я должен знать. Вдруг нападение повторится?

— Да, но, помнится, ты сам говорил, как тебе нравятся достойные противники. Ты же сам утверждал, что неплохо стало бы обучить этих недотеп, выдать им оружие и сражаться уже как с равными. Так жизнь чувствуешь острее. Ведь говорил?

— Все верно, — голос его несколько поутих. Он потрясал прутом, указывая на лесное воинство. — Но я все же должен следить за порядком.

— Тогда на тебя никто не будет нападать, — предупредил я. — Ты будешь все знать наперед, а значит, сможешь подготовиться. Как сегодня. Словом, ты сам не ведаешь, чего хочешь.

— Я хочу правду, — жестко повторил барон. — Мне важно, откуда они прознали? А воевать мы на войне будем. Мы, кстати, туда и направляемся. А такие, как эти, — он резко ткнул прутом в сторону Хельда, — нам всячески препятствуют. Поэтому мне и нужна правда.

— Тогда достаточно просто подумать, — я сделал изящный жест рукой.

— Вот ты и подумай, раз такой умный! — Лой озлобленно сплюнул.

— Тут и думать не надо. Я не ослышался, когда речь шла о его дочери, — с этими словами я кивком указал на Хельда.

— Не ослышался, — насупился барон. Похоже, теперь и он начал соображать.

— Ну и чего непонятного? — пожал я плечами. — Во всех загадочных, да и не загадочных явлениях ищи тех, кому они выгодны. Ну или важны по иным соображениям. Ищи истоки. А еще это тебе пример воздаяния за свершенные дела. Ты призывал ответить этих людей за злодейство, в то время как первопричина кроется в тебе. Ты силой овладел его дочерью, он обозлился и решил отомстить. Собрал людей, устроил засаду. И вот, что из этого вышло.

Барон распалялся все больше и больше. Он вращал глазами, сопел, мучительно кривился, яростно скрипел зубами. Словом, проявлял все признаки человека, узнавшего правду. А ведь он сам просил ее не так давно. Да, неприятная правда горька, в особенности, когда она о тебе. Но в том ее ценность, а точнее — сила. Если мы сможем принимать неприятное, то обретем силу — силу правды. И, как следствие, можем изменять ее. Ведь ошибку можно исправить, лишь осознав ее. А вот ложь сладка и приятна, ее принять легче и проще. Многие, зачастую, принимают лишь ее, открещиваясь от правды, как от чумы. Но ложь пуста. Однако, как ни покажется странным, ее ценность и сила не меньше. Нужно лишь понимать, что это ложь, и не путать с правдой. Ложь ценна тем, что показывает нам наши глубинные мечты, наши сокровенные желания, которые при нужных усилиях обретают форму реального. Поэтому глуп тот, кто полностью отвергает ложь и воюет за правду (как правило, за чужую). Он не мудрее того, кто занимается пустым самообманом. Пройдет время, и его правду обвинят во лжи, или в несовершенстве. Однако мудр тот, кто тешится иллюзией, но при этом с легкостью умеет воплощать ее в жизнь. Даже самую бредовую и невероятную. Такая, кстати, ценна еще больше, ведь воплотить ее гораздо труднее. Такая как раз выявляет тех, кто не боится усилий. Неимоверных усилий.

— Дочь, значит?! — воинственно засопел барон. Его голос вернул меня к действительности — И чего я сразу не догадался? Дочь… Ну конечно же!

— Ее наказывать не имеет смысла, — сразу предупредил я. — Она-то явно тут не при чем…

— Как это не при чем?! — возмущенно прикрикнул Лой. — Кто осведомил его? Ведь она!

Я развел руками.

— Вообще-то я лишь предположил.

— Ты предположил верно, — барон опустил прут и выразительно смотрел на Хельда. — Я сразу все вспомнил. Я вспомнил, кто она, я вспомнил как она вертелась возле моих солдат, я вспомнил как люто смотрела на меня. Меня не проведешь. Да. Как только вернусь с границы, ей не жить. Я отдам ее на утеху всем моим солдатам! А после жестоко убью! Четвертую! Или разорву конями! Или сожгу, как ведьму! Или… а, там видно будет. Но ей не жить!

Хельд протяжно и тихо зарыдал, услыхав его слова. Вся его борьба обернулась тщетными попытками, которые, похоже, стали роковыми для его дочери. Барон метнул в его сторону жестокий взгляд. Коротко усмехнулся, глянул на остальных. Разбойники стояли на коленях и дрожали, как пожухлые листья под дыханием ледяного ветра. А ветер, в облике барона, взирал на них со сложным чувством презрения, отвращения, негодования и высокомерия. И вдруг взорвался могучим порывом.

— Всех казнить! Всех, кроме Хельда. Самой страшной мукой для него станет ожидание смерти его любимой дочери.

— Нееееет! — по веренице пленников прокатился мучительный всхлип. — Пощааааади…

— Отрубить им головы! — холодно и безоговорочно отчеканил Лой де Гарра. — Они им уже не нужны.