Дмитрий Денисов - Изначальное желание

Я принял задумчивый вид. Торговец выдержал небольшую паузу, очевидно, надеялся на мои отзывы. Но их не последовало. Его то нисколько не смутило. Даже наоборот — заставило распаляться еще больше. Он почесал подбородок и снова повел речь.

— Но, повторюсь — то надо пережить. Тебе далеко не все понятно. Но речь не о том. Просто я пытаюсь втолковать тебе, что не надо бояться брать золото. Напротив — надо стремиться к этому. Это не отвернет от тебя друзей. Это отвернет от тебя бездарей, праздных лодырей, неудачников, таких же нищих, как ты — голодранцев, наглых лицемеров, обманщиков, глупцов и прочих попрошаек. Которые сразу начинают липнуть, как только бескорыстием пахнет. Которые и призывают к бескорыстию то речами, то писаниями. Зато вокруг тебя станут собираться сильные, смелые, удачливые и знатные люди. В моем случае это мастеровые. Но есть друзья из королевской стражи, есть парочка знакомых нобилей, есть купцы-караванщики, да много кого. А вот если ты захочешь приобщиться к нам, то… мягко говоря, тебя выпнут. Вернее — не примут. Никто даже разговаривать с тобой не станет — это сегодня я чего-то раздобрился. И не потому, что ты золота не имеешь, а потому, что ты… не желаешь его иметь. Ты не трудишься на благо общества, а лишь бесцельно шатаешься по городам, и щеголяешь сомнительным умом. Материальных ценностей ты не производишь, не торгуешь ими, работать, судя по виду, не расположен. На наемника тоже не похож. Какая от тебя польза? Правильно — никакой. Лишь показатель мнимого ложного совершенства, или наглядный пример — каким быть нельзя. А потому и не обижайся, когда тебя отовсюду гонят. Ведь ты или бездарь безрукий, или лодырь праздный, или глупец недалекий. Или сумасшедший, если человеком себя не считаешь. Благо хоть не лицемер, что меня несказанно порадовало. Другой бы уже на серебре слабину дал, а ты молодцом держишься. Похвально. Только все одно это глупость — по миру блуждать. Да, интересно, не спорю. Но ведь можно и с караванами товаров ходить. И мир посмотришь, и с людьми интересными поговоришь, и приключений тебе — хоть отбавляй. Но главное — золота заработаешь столько, что тебе и не снилось. Торговать, как я уже говорил, выгоднее, чем производить. Так что, подумай, бродяга, хорошо подумай. Ты пока еще не слишком стар, может, стоит осесть где-то, да чем-то заняться? И тогда, быть может, такие как я перестанут над тобой насмехаться. Я, право, не со зла это делаю, а с умыслом. И если ты действительно мудр, то увидишь его. И поймешь.

Я замер и даже из вежливости приоткрыл рот. Как сказал… А главное — как мыслит. На сей раз монолог поразил меня глубже. Да, мастер не так прост, каким мне показался сразу. Тем самым он снова вызвал симпатию. Ведь в этом мы с ним похожи. И не только в этом. Он снова напомнил мне себя. Того себя, каким я стал после того себя, похожего на Пудилу.

Седельщик высоко вскинул подбородок, и демонстративно спрятал гульден в небольшой мошне, что держалась под распахнутым у ворота камзолом. Да, себя ценит (а точнее — научился). Да, есть за что. Да…

— Так-то, мой неимущий друг, — казалось, он воспрянул духом, выдав мне всю свою мудрость. — Ты останешься таковым до тех пор, пока не осознаешь моей правоты. А как осознаешь, так и начнешь жизнь свою менять. Тогда и вспомнишь меня. И оценишь уже искренне.

Я показательно и скорбно вздохнул, понуро уронил голову и раболепно произнес:

— Уже оценил.

— Рад слышать, — голос его креп, возвышался и напоминал завывание ветра в горах. — Хоть какая-то польза для тебя с нашей беседы. И что ты намерен делать?

Я вновь оглядел снующую туда-сюда толпу, потянул носом их разномастные желания, блаженно засопел, и облегченно выдохнул:

— То, что и делаю.

Седельщик моргнул и снова погас. Точно прибрежный маяк, утопив в ночной воде последний луч надежды. Холодная тьма вновь сомкнула свои клещи. Триумф его победы вдребезги разбился о мою наглую непробиваемость. Многоголосой болью зазвенели хрустальные осколки льда — то ломались его желания. Да, они были чисты. Да — искренни. Да — верны. Но они ломались — они были хрупки. По крайней мере, по сравнению с моими. Ведь я уже когда-то был таким. А прошлое всегда разбивается о настоящее, если пытается воспрянуть из глубины времени. Его место лишь там. Мы можем лишь смотреть в него. Но вернуть — увы. Мы можем лишь попытаться его воссоздать. Но то станет не до конца подлинно. Ведь желания наши стали уже иные.

Ремесленник озлобленно оскалился и зашипел:

— Бродяга, ты мне снова голову морочишь?!

— Нет, — блекло улыбнулся я, чуть согревая его желания.

— Ты ж сказал, что все понял?! — мучительно вскрикнул голову торговец. Мне казалось, он пытался собрать мерзлую кашу из колких обломков мечты, горьких слез и отчаянных соплей. Он жаждал выплеснуть все это мне прямо в лицо. Но не мог. Потому что не мог собрать.

— Причем давно, — уточняюще добавил я.

— Но… по тебе не видно, чтоб ты вознамерился жизнь свою менять. Хотя ты признался, что оценил мою мудрость. Как же так?

— Да, почтенный седельщик — оценил, — еще раз повторил я. — И давным-давно. Так давно, что уже пришел к иной. Я ведь все это пережил. И те же самые мысли приходили мне в голову. И я так же действовал. И достигал тех же результатов. А потому и слушаю тебя здесь, да не перебиваю. Я просто наслаждаюсь воспоминаниями.

Он снова почесал подбородок, заскрипел зубами. Мутная жижа таяла на глазах. Ее собрать уже не представлялось возможным. Да и бессмысленно это. Тогда он подобрался и метнул на меня колючий многообещающий взгляд.

— И что же? Предлагаешь и мне в бродяги податься?!

— Выбор всегда за тобой, — сказал я. Сказал просто и понятно. Но он не понял. Вернее понял, но по-своему. Потому как возопил с новой силой:

— Да врешь ты все! Ты, видать, и был когда-то человеком, да ныне из ума выжил, и перестал быть таким!

— Вот видишь, — отметил я усмешкой его последние слова. — Ты сам признал, что я не человек. Даже не я — ты поведал о том!

Он запоздало прикрыл рот, силясь бросить еще что-то колкое в ответ. Колкое, по его меркам, но истинное по моим. Я же церемонно поклонился. И мягко, четко и торжественно провозгласил:

— Я смею все, что можно человеку. Кто смеет больше — тот не человек.

Он взирал на меня расширенными глазами. Я чувствовал его желания. Он пытался понять — сумасшедший я или нет. Мои глаза таинственно смеялись в ответ. Я продолжал:

— Слыхал такое, мастер-седельщик? Или, быть может, читал? Где-то такое уже написано. Хотя подобная истина переписывается, кочуя век от века. Или же… ты книг не читаешь? Не постигаешь источников мудрости?

Он не стал утруждать себя ответом. Он просто выкрикнул мне в лицо, потрясая кулаками и брызгая слюной: