Ольга Романовская - Словенка

Мёртвых хоронить надобно; много погребальных костров взвились бы ввысь, если б были те, кто их развести могли.

Девушка обошла заводь, где тихо плескались о берег волны, ближе подошла к сгоревшему снеккару. Как же быстр ты был, вепрь волн, сын лебяжьей дороги, да подрезали тебе огнём крылышки.

Гореслава тяжко вздохнула и прочь пошла. Отыскала в кустах узелок, что давеча припрятала, проверила: всё ли там. Не нашли, не сыскали Светозаровы люди. Отыскала на берегу девка обломок древка, привязала к нему узелок да и пошла вдоль бережка куда глаза глядят. Где — нибудь да встретит добрых людей.

— Герсла, подойди сюда, — она вздрогнула, услышав этот голос. Мёртвые же не говорят, во всяком случае, никто в их печище на её памяти не пересекал заветной черты, за которой возможно это. Ой, чур меня!

Гореслава остановилась, обереги к себе прижала; запели, зазвенели они, силу нечистую отгоняя.

— Да не бойся же, подойди, — голос, усталый, глухой, словно из дупла, доносился из камышовых зарослей.

Наумовна осторожно, по — кошачьи, подошла, раздвинула камыши. Увидала она меч окровавленный у кромки воды и край фельдра из дерюги.

— Зачем звали, Гаральд Магнусович? — а голосёнко — то у неё дрожал.

— Снеккар видела?

— Видела. Не плавать ему больше.

— Сам знаю. Ты бы лучше, чем без цели по берегу ходить, собрала бы сухих веток да развела костёр.

…Высоко взвилось пламя над камнями, посреди которых девка развела костёр. Это был живой огонь, такой, что любую хворь вылечит, отпугнёт нечисть лесную и морскую. Когда костёр хорошенько разгорелся, Гореслава сходила в овражек за листьями, чтобы потом присыпать догоревшие ветки. Вернувшись, она увидела Гаральда. Он грел у огня руки; голова его была перевязана какой — то тряпкой, уже почерневшей от крови.

— Как я рада вас видеть, — Наумовна улыбнулась. — Эймунда может вознести хвалу Богам за это чудо.

— Лучше бы я ушёл к Хель вместе с ними, — мрачно проворчал свей. — Сколько их там осталось лежать, Герсла?

— Я не считала. Много на берегу курганов.

— Всех нужно похоронить с почестями, и ты мне в этом поможешь.

— Но я знаю только наш обряд.

— Обряд… Некому его справлять. А Сигурд бежал, как паршивая собака. Надеюсь, чья — нибудь стрела настигла его.

— А спасся ли кто — нибудь, — осторожно спросила Гореслава.

— Если угодно Богам, то Бьёрн и Олаф ещё живы. Когда я в последний раз видел их, то руки их ещё не устали биться.

— А Кнуд?

— Его Бог не помог ему.

Гаральд провёл рукой по клинку Лайгерадта; тихо зазвенел он.

— Знаешь ли ты эти места?

— Нет, впервые я тут.

— Ты хвасталась, что знаешь лес…

— Я сейчас схожу за шишками сосны, сварю их и дам вам выпить отвару: он кровь останавливает.

— Не трудись, рано — то пустяковая.

— У нас в печище так говорил парень один, на которого медведь напал. Умер он.

Свей засмеялся. Но был он бледен, видимо, много крови потерял, поэтому Наумовна, убедившись, что ему ничего не грозит, пошла в лес за шишками. И почувствовала она себя на месте Добромиры, которая мёдом да былинками излечивала все недуги. Когда Гореслава вернулась, Гаральд чистил рыбу. Девушка недоумевала, от куда появилась эта рыба.

… Руки у Наумовны болели от земли и веток, а одёжа пропахла дымом. Курган, костёр, прах, развеянный ветром. В голове у неё всё перемешалось, и не помнила она, кого в землю закапывала, а над кем взмыли языки пламени.

Ночь провели в овражке, который ещё до той страшной ночи девушка отыскала. Слышала Гореслава, как тихо во сне стонал Гаральд, но к середине ночи успокоился. Нужно хвою сосны собрать и настоять. Батюшка лес поможет.

На следующее утро в путь отправились. Ох, трудна дороженька, когда пути не знаешь!

Радовалась Наумовна тому, что не одна по лесу шла; свей, хоть и хворый, защитит от зверя и недоброго люда.

Через четыре дня наткнулись они на чей — то двор. За становиком из крепких брёвен, на отвоёванном у леса пастбище, паслись две тучных коровы и лошадь, а невдалеке виднелась изба с поветью. Крепкая была изба, с крыльцом.

— Вы здесь постойте, подождите, пока я с хозяевами поговорю, — сказала Гореслава, отворяя ворота. — Попрошу я у них пристанища.

— Иди. Твоя земля, твои люди.

Гаральд прислонился спиной к дереву и проводил её усталым взглядом.

На крыльце сидела девка с рыжей косой и стирала бельё. Короткая прядка выбилась из косы на щёку; девушка смеялась и сдувала её за ухо. Кто она была: словенка или корелка — Наумовна так и не поняла.

— Как зовут тебя, — первой заговорила Гореслава.

— Зарёй кличут, — девка снова засмеялась. — А ты кто и как здесь оказалась?

— Я Гореслава. Разбился о камни наш корабль, пришлось посуху идти. Приютить бы не могла нас, Заря, не знаю, как по батюшке.

— Заря Власовна. А приютить можно, если брат согласится. Много ли вас?

— Двое. Только, — Наумовна замялась на минутку, — спутник у меня свей.

— А я ничего супротив людей чужеземных не имею, никакого зла они мне не причинили.

— Так могу ли я привести его сюда? Раненый он.

— А что ж с ним приключилось?

— Медведь напал, — соврала девка: не говорить же правду.

— Веди скорей. Я ему молока парного налью.

Долго Гореслава уговаривала Гаральда во двор зайти; не хотел идти свей, и всё тут, но уломала — таки его девка.

Заря захлопотала вокруг раненного, принесла ему крынку молока. Ай да хороша была хозяйка, и её глаза карие заставили Гаральда присесть на крылечко. Радовалась Наумовна тому, что жильё человеческое посреди леса отыскала. Люди добрые дорогу домой укажут, а спутника её вылечат.

… К вечеру вернулся брат Зари Май. Был он парень статный, вихрастый, тоже рыжий, как и сестрёнка его. Видно, солнышко семью их любит. Согласился он приютить дорогих гостей, с радость позволил выспаться на полатях. От него Гореслава узнала, что до Черена от их двора далёко, а до Градца не более дня пути на лошади. Заметила девка, что при упоминании города этого лицо свея посуровело.

И решила Гореслава ехать в Градец к славному князю Светозару, просить отвезти её в Черен.

Тепло и покойно было спать в избе после ночей, проведённых в лесу на ворохе листьев. Гореслава головой к печке легла, чтобы волосы просушить.

Самое лучшее место досталось, конечно, Гаральду: на печке его хозяева устроили. Весь вечер возле него Заря хлопотала, нашёптывала что — то над травяными отварами, которыми его отпаивала.

Засыпала Наумовна со спокойной душой: уберегла Эймундового отца, отплатила ему за добро. Но беспокойным был её сон, ворочалась девушка с боку на бок. Неужто дедушка — домовой балует от того, что не по душе пришлись ему гости? И показалось ей во сне, что кто — то тихонько по избе ходит.