Ольга Романовская - Словенка

Ничему в избе не удивилась Гореслава, только подметила, что сени тут просторнее были, чем у Добрыни Всеславича в Черене, да оно и понятно: народу в доме больше.

На пороге избы встретила их хозяйка, женщина полная, добрая; за понёву её девчушка малая цеплялась.

— Принимай гостей, Зима Ярославовна, угощай их, чтобы голод с дороги уняли.

4

Гореслава давно уж проснулась, но выйти из своего кута боялась: Голуба больно чутко спала. Девчушке этой ещё не минула десятая зима, была она возрастом чуть помоложе Желаны, в куклы тряпичные играла; с одной из них теперь и спала. Наумовна всё же неслышно поднялась с лавки и зашлёпала босыми пятками по деревянному полу.

Петухи за маленьким оконцем пропели уже в третий раз, а Зима Ярославовна всё ещё не слезала с тёплой печки, которую вчера натопила.

Зари с Любавой в избе не было.

Огляделась девка и подметила, что дом этот не был таким чистым, как хоромы плотника из Черена, да и не было в нём горницы. Вспомнился Наумовне и дом Гаральда Магнусовича, со множеством переходов и комнат, убранных чужеземными диковинками. Но милее всегда было ей родное словенское жилище, где топят по — чёрному, и дым иногда спускается до полиц.

Хлопнула дверь, зазвенели в сенях голоса. Заворочалась на печи хозяйка, пробурчала что — то недовольно, но всё же сползла на пол, прибрала волосы, надела полосатую понёву и пошла к полицам.

Откинулось тёмно — серое льняное полотнище, вошли в женский кут избы Заря и Любава.; в руках у каждой по крынке молока.

— Утро доброе, — улыбнулась Власовна. — А Голуба всё ещё почивает?

— Пущай поспит немножко, — Зима Ярославовна отлила немного молока в горшок. — Она у меня намаялась давеча.

Зазвенел по кутам смех, и разбудила своим весельем рыжая девка Голубу. Открыла девчонка большие светлые глаза, захлопала ресницами.

— Проснулась, голубка, — улыбнулась Любава. — А, ну — ка, ступай умываться, а то так чумазая да сопливая за стол сядешь.

Голуба сползла с полатей и неторопливо, с опаской поглядывая на Гореславу, побрела к льняной перегородке.

— Ну, поторопилась бы, — бросила ей вслед сестра, — а не то я молоко твоё Мурлыке отдам.

— Не отдашь, матушка не позволит.

— Иди, иди, Голуба, — Зима Ярославовна раздувала угольки в печи. — Поторопись, батюшка да брат скоро придут, а с ним и Май Власович.

Девчонка поджала губки, но быстрее застучала пятками по полу.

Гореслава вызвалась за водой пойти; хозяйка согласилась, дала ей вёдра, сказала: " Колодезь у нас у становика, что за двором. Заря проводит".

Они спустились по крыльцу двухскатному; мимоходом поздоровалась с братом Власовна, по шее Снежинку потрепала и вдоль грядок тёмных побежала к почёрневшему от времени становику.

— Здесь колодец, — она указала на сруб, прикрытый сверху несколькими горбылями. — Я к дому пойду, ты уж сама…

Наумовна возражать не стала, и замелькала в серо — голубом небе рыжая девичья коса. " И у всех них дело есть, все они тут родные другу, только я каликой по свету белому маюсь", — подумалось девке.

Когда она с вёдрами полными возвращалась, во дворе уже никого не было, только лошадь Мая сеном у конюшни хрустела.

На столе уж дымилась горячая каша, и все домочадцы сидели за столом с ложками наготове.

— Поставь вёдра у печки и садись, — Зима Ярославовна указала ей на свободное место.

Каша у хозяйки была славная, такую не каждый раз Лада варила, а уж она была мастерица!

После завтрака проводили они Мая. Как ни уговаривал его Всеслав Стоянович остаться, не согласился парень.

Заря осталась в доме прибирать да хозяйке помогать, а Любава взяла с собой Гореславу на город посмотреть. " Пущай поглядит, города такого она больше не увидит", — согласилась Зима Ярославовна.

Градец был больше Черена и состоял из множества улочек, разбегавшихся от главной, которая вела к княжеским хоромам; многие из них были мощёные, а потому идти по ним было легко даже в весеннюю и осеннюю распутицу.

…- Куда пойдём? — спросила Любава, когда они вышли за ворота. — На Соловку посмотреть или же на дом нашего Перуного любимца.

— Перуного любимца, — переспросила Гореслава.

— Так мы князя своего Светозара называем.

— А когда он к нам заезжал, то не велел князем кликать.

— Скромен он, не любит, когда люди ему в ноги кланяются. Так куда пойдём?

— К княжескому жилью. Реку я уже видела.

— Как хочешь. Княжеские палаты — то у нас каменные, — с гордостью сказала Всеславовна.

Пришлось проходить им мимо рынка… Торговля шла не так бойко, как обычно: не базарный был день — середа недели. Несколько баб в серых платках продавали птицу, что вырастили у себя на подворье, но люди обходили их стороной, спеша к северному концу, где торговали оружейники и торговцы " живым товаром".

— Знать, ещё один корабль по Соловке пришёл, — спокойно заметила Любава, бросив взгляд на нескольких бородатых холопов, прикованных к бревну.

— За что же их продают? — спросила Наумовна. Ей так не привычен был вид этих угрюмых пленников, которых продавали словно скот.

— Они свеи, нападали на наши торговые ладьи. А словене меж них — разбойники.

В волнении быстро пробежала глазами по лицам холопов Гореслава, но, к счастью, Гаральда среди них не нашла. Ушёл свей к своим или нет?

Да как же это так: одних Светозар привечает, а других убивать велит да продавать. И до того призадумалась девка, что двинуться с места не хотела, пришлось Всеславовне её за рукав потянуть, чтоб очнулась.

— Пошли. На что засмотрелась?

Медленно пошли они вперёд, стороной стараясь обойти торговые ряды. Наумовна отвернулась, когда проходили мимо бревна с холопами: не было сил смотреть на их угрюмые, искажённые злобой или страхом лица.

Тут среди толпы произошло некоторое замешательство; она расступилась под напором вершников, гарцевавших на борзых конях к радости красных девок.

Гореслава, повинуясь всеобщему движению, пятилась в сторону, пока не наткнулась спиной на какую — то жердь, очевидно, коновязь. " Князь, князь", — услышала она приглушённый шёпот, разлетевшийся по толпе. Неужели?… Сердце бешено забилось от сознания того, что увидит девушка вновь тёмноволосого загорелого человека, по чьему велению убит был старый Гюльви. Она стояла, неподвижная, каменная, сама не зная, почему, только глаза зорко следили за малейшим движением, происходившем на площади. Любава несколько раз окликала её, но Наумовна не отзывалась.

Вершники проехали совсем близко от неё, все удалые, хоробрые кмети на борзых конях; среди них узнала Гореслава Будимира. Совсем не изменился он, всё так же на девок посматривал, что роились вокруг него, как мошки. Все они были здесь, все, кто приезжали в печище на поиски беглого свея.