Ольга Григорьева - Колдун

Егоша хотел увидеть, как принесенная им новость раздавит жреца, а вдосталь насладившись этим зрелищем, вонзить крюк в его тело и вырвать из груди черное сердце.

Еще не дойдя до ведущей к городищу дороги, болотник укрылся в кустах, пропуская мимо большую ватагу вооруженных людей. Их предводителя он признал сразу – плоское с перебитым носом лицо Фарлафа выделялось в разноликой толпе. Да и ростом варяг был повыше прочих… Уныло топая по жухлой стерне и прикрываясь от усилившегося дождя легкими щитами, вой едва слышно переговаривались. Даже не прислушиваясь к их бормотанию, Егоша понял – прознавший о смерти Ярополка варяг коротким путем вел своих людей на поклон к новому князю. Спешил… Первому псу всегда достается больший кусок…

Пропустив их, Егоша вылез, отряхнулся и сплюнул. Каким бы отважным ни был варяг, он имел свою цену, как копье или меч, а потому не заслуживал уважения. Разве вещи можно уважать? Хотя милости Ярополка позабыл не один Фарлаф. Опасаясь встречи со старыми знакомцами, Егоше еще дважды пришлось прятаться. Сбившись в ватаги, оставленные в Родне умершим князем дружинники тянулись к Киеву, будто птицы к Репейским горам, что за небесной рекой Ра. Только вместо Ра-реки на их пути катила воды могучая Непра, а в Киеве ждало все то же воинское житье – раздоры из-за добычи, схватки по княжьему указу и смерть в собственной крови на бранном поле. Немногие наемники доживали до старости.

В городище болотника ждало запустение. И хоть никто на Родню не нападал, лица горожан были растерянны и печальны, дома разорены, а мостовые улиц разбиты сапогами воев. К воротам тянулись груженные добром подводы: отчаявшиеся и утратившие скот горожане отправлялись на прокорм к дальним родичам. Надсадно кряхтя от боли в затянутых лямками плечах и за трудом забывая горе, лишенные лошадей мужики сами тянули тяжелые телеги. Одна за другой, медленно, постанывая колесами, они катились мимо Егоши и скрывались за воротами.

– Уж зиму-то у Палашки переживем, холода переждем, – семеня рядом с телегой, убеждала мужа какая-то невысокая, по нос укутанная епанчой баба, – а там и воротимся…

И, не договорив, она заплакала, пряча распухший от слез нос в складки епанчи.

Никем не замеченный – у всех были свои беды, – Егоша пробрался к порубу. Там, на пустынной площади, возле большого, поднимающего веревку из темницы ворота, скорчилась под дождем фигурка одинокого стража.

«Неужто не сбежал, все еще ждет приказа от своего князя?» – удивился болотник, но, присмотревшись, узнал сидящего и, уже не таясь, двинулся к нему.

Заслышав шаги, подремывающий у поруба Рамин поднял голову. Услышав о смерти Ярополка – печальная весть, как и положено всему худому, пришла быстро, – он много раз тщетно пытался вытянуть нарочитого из темницы, но старые руки дрожали и сил проворачивать тяжелый ворот не хватало. Отчаявшись, он присел на край поруба и, твердо зная, что без Варяжко никуда не уйдет, задремал. Появление болотника не удивило его и даже не напугало, как раньше. Не спуская с Рамина пронзительно ярких глаз, колдун остановился напротив, и, чувствуя, что следует что-то сказать, Рамин встал, оправил рубаху и равнодушно пожал плечами:

– Я знал, что ты не умер… Ты никогда не умрешь. Словно Карна и Желя, ты бредешь следом за бедой, но, в отличие от них, тебе никого не жаль… Теперь ты здесь. Что ж, смотри, как всем худо. Смотри и радуйся – ведь это сотворил ты…

В глазах колдуна мелькнуло что-то странное, будто, давно ослепнув, он неожиданно увидел содеянное и ужаснулся, но спустя миг они холодно сузились.

– Ты зачем сидишь тут, старик? – спросил он у Рамина. Склонив голову к плечу, старый сотник указал на поруб:

– Все бросили его, а я не могу. Хотел вытащить – и тоже не сумел. Вот и сижу…

Егоша содрал с плеч уже промокший охабень, взялся за рукоять ворота:

– Давай вместе вытянем, коли сам не справился. Не дохнуть же этим бедолагам, будто зверью, в волчьей яме!

Рамин угрюмо набычился, а потом, уразумев, шарахнулся в сторону:

– Что ты задумал?! Зачем хочешь помочь?! – В слепых от слез глазах старика мелькнули страх и жуткое понимание. – А-а-а, знаю – ты желаешь видеть его боль и позор! Мстишь за прошлое! Ты ведь помнишь, как он любил Ярополка.

– Хватит болтать! – прикрикнул болотник. Ему уже надоело бормотание только и думающего о своем ненаглядном нарочитом старика. – Мне твой Варяжко даром не нужен! Я его для тебя вытяну, ну а ты для меня другого пленника поднимешь…

– Зачем он-то тебе нужен? – положив натруженные ладони на рукоять ворота, поинтересовался Рамин.

– Не твое дело!

Рамин не стал расспрашивать, но поверил болотнику, лишь когда он даже не взглянул на показавшуюся из поруба голову нарочитого. Ловко перекинув ослабшего от голода и сырости Варяжко через край, он немедленно спустил веревку вниз и принялся вытягивать второго пленника.

Если бы Сирома знал, кто его освободитель, вряд ли стал бы так спешить на свет, но, ничего не ведая, упираясь оскальзывающимися ногами в края поруба, он изо всех сил стремился к долгожданной свободе.

Прежде чем оставить пленников на волю судьбы, стражи поруба выкрикнули им жуткую новость о смерти князя. Затем Рамин подтвердил ее, но, даже узнав о гибели Ярополка, жрец не утратил надежды. Владимир взял власть, но взять-то легко, а удержать… Жрец обучил Рогнеду притворству и лжи. Теперь ей следовало поспешить с местью. Но она ждала Сирому. Магия жреца должна была сделать оружие отмщения неуязвимым и не ведающим промаха, и теперь, вылезая из затхлой темницы, он думал лишь о княгине и своей последней попытке спасти могущество хозяина от нового Бога.

Брызнувший в глаза яркий свет заставил Сирому зажмуриться. Почти ничего не видя, он перекинул ногу через край поруба и, соскочив на землю, помотал головой:

– Кто бы ты ни был, благодарствую за освобождение.

– Не спеши благодарить меня, жрец!

Сирома вздрогнул. Неужели?! Сквозь резь в глазах он разглядел трепещущие на ветру белые волосы Выродка и, стараясь отыскать лазейку для спасения, принялся лихорадочно озираться.

– Боишься? – Болотник шагнул к нему. Острый крюк колдовского посоха сверкнул под дождевыми струями влажным боком. Сирома почти почувствовал, как неумолимое железо вспарывает его грудь и, безжалостно круша ребра, выдирает под холодный и противный дождь его дымящееся теплой кровью и еще живое сердце.

– Владимир поднялся над Русью вопреки воле твоего хозяина, а после твоей смерти он сокрушит Скотьего Бога! – приближаясь, говорил болотник.

«Правда, правда, правда», – билось в голове жреца, но, еще веря в спасение, он старательно оттягивал страшный миг.

– Пройдет еще немало лет, прежде чем Новгородец поймет, для чего призван, – прижимаясь к краю поруба, прохрипел он. Краем глаза волхв заметил в отдалении обнимающего Варяжко Рамина. Только теперь, приходя в себя, нарочитый стал прислушиваться к их разговору. Нарочитый… Вот она, спасительная лазейка!