Вадим Храппа - Ульмигания

«Вот почему кричал сыч», — мелькнуло у Альберта в голове. Но ведь на шее у него крест! За ним — сила истинной веры и божественного причастия.

— Господи Иисусе Христе, сыне Божий, спаси и помилуй меня, грешного! — громко и отчетливо сказал самб.

Маркопет при звуке его голоса недовольно зарычал и попятился.

— А, ехидна, боишься креста! — радостно закричал Альберт и бросился вперед.

Вислоухий, уже собиравшийся отпустить тетиву своего лука, досадливо крякнул и опустил руки. Альберт закрыл от него собой цель. Но из лесу выскочили еще трое, и татарин быстро прицелился и выстрелил. Зверь, немного поменьше первого, взвыл и завертелся. Вислоухий выдернул из колчана на спине следующую стрелу.

Дьюла еще на бегу метнул легкое прусское копье, и оно пробило маркопету то место, где у человека была бы шея. Он с ревом отбросил от себя Альберта, вскинулся и напоролся на меч Вуйко, разваливший ему череп.

Другого, истыканного стрелами, обезумевшего от боли и потому ничего не видевшего, кроме торчащих из его шкуры палок, поморяне добили без особого труда. Остальные звери с воплями скрылись в лесу.

Используя копья как рычаги, охотники перевернули тушу, навалившуюся на Альберта.

— О, Господи… — сказал Дьюла, разглядывая при свете факела серые, сильно напоминавшие человеческие лица с выдававшимися вперед челюстями, раздавленными носами и массивными бровями над маленькими поросячьими глазками.

— О, Господи! — повторил Дьюла. — Они похожи на людей. Кто это?

— Маркопеты, — с отвращением сказал Вуйко. — Пропади они пропадом! Смотри, что он сделал с Альбертом. Давай, подсовывай копье, надо отнести его к костру.

Дыхание самба было трудным. Открыв рот, он пытался вдохнуть, но ему не удавалось. Грудь Альберта колыхалась под кольчугой, как бурдюк с водой. Маркопет несколькими ударами размолотил ему ребра в крошку.

Альберт умер вскоре после того, как его уложили поближе к теплым камням кострища, так и не встретив в ту ночь Дейнайну.

На рассвете охотники опустили самба в неглубокую могилу, убили и сложили к нему его оружие, помолились и зарыли, укрепив камнями крест, сработанный за ночь Болеславом.

Воображение Дьюлы так поразила схожесть маркопетов с людьми, что он спросил:

— Может, и их нужно похоронить?

— Не надо, — сказал Вуйко. — Пока они тут лежат, ни один прусс не посмеет даже приблизиться к могиле Альберта. Да и после, когда волки и беркуты растащат их кости, все равно это место будет считаться заколдованным.

Охотники быстро доели остатки глухарей, выпили по глотку пива, помянув Альберта, и отправились к Катаве. Но не напрямую, а в обход, переправившись через Писсу, чтобы сбить с толку лазутчиков Монтемина, если они были поблизости.

Склоны Катавы кишели змеями. Ужи, медянки, масса разноцветных ящериц шуршали в траве, создавая тихий монотонный шум. Земля была покрыта извивающимися, ползущими, сплетавшимися в клубки гадами. Все это стремилось к вершине горы — туда, где три гигантских дуба были обнесены ярким алым пологом. Монте еще не видел его, но был уверен, что так оно и есть.

— Крива… — прошептал он. Сейчас Монте пожалел, что оставил витингов у подножия горы. Пусть бы и они убедились в том, что Жрец вернулся.

Конь храпел и взбрыкивал, кося глазами на шевелившихся под копытами пресмыкающихся.

Монте спешился и осторожно, чтобы не наступить на священных животных, шаг за шагом стал подниматься на вершину вместе с ними.

Увидев сквозь стволы деревьев красную ткань, Монтемин упал на колени и опустил взгляд. Из больших раскрашенных сосудов, стоявших тут же, высунулись головы гадюк. Дрожа тонкими раздвоенными языками, они шипели, но не бросались на князя. Сейчас они были заодно.

— Могу ли я предстать перед тобой, Великий Крива? — спросил Монте.

— Можешь, князь.

Голос, ответивший Монте, был детским, но это не удивило вождя. Крива мог превратиться даже в дерево, это все знали.

— Могу ли я задать тебе свои вопросы?

— Можешь, князь.

— Ответишь ли ты мне, Великий Крива?

— Отвечу, князь.

Монте помолчал, припоминая все сомнения, не дававшие ему спать по ночам, раздирающие его на части противоречия, смешавшиеся в незрелой голове язычника Евангелие и Заповеди Вайдевута.

— Прав ли я был, отдавая Потримпу любимую жену? Прав ли был, предавая огню друга? Прав ли, обрекая на смерть витингов своего племени, посылая в неравный бой с крестоносцами?

— Женщина не была тебе женой, ибо взял ты ее не по нашему обряду, не спросив позволения у своих богов, и была она тебе как рабыня. Разве не может хозяин убить своего раба? Друг твой был не другом, но врагом тебе, ибо пришел он в нашу землю с оружием насаждать свой устав. Разве не обязан воин уничтожать каждого, вошедшего в наши пределы с мечом? Разве не так сказано в Договоре, заключенном нашими предками с богами, и разве не скрепили своими жизнями, взойдя на костер, этот договор Вайдевут и Прутено? Разве не обещано богами вечное блаженство витингу, павшему с мечом в руках? Ты сомневаешься в воле богов, в их силе или в праве воина на благо в стране духов?

— Я сомневаюсь в победе над крестоносцами и боюсь, что скоро в моем народе не останется воинов.

Перед лицом Монте вдруг полыхнуло, ослепив его и опалив бороду, синее пламя, резко запахло горелой шерстью и янтарем. Монтемин испугался. Понял, что сболтнул лишнее.

— Прости меня, Великий Крива, — тихо сказал он. — Я только хотел, чтобы ты укрепил меня, развеяв сомнения.

— Сомнения — дело бабы на сносях, но не витинга! — разнесся эхом над вершиной горы тявкающий голос. — Боги устали от твоих пустых вопросов. Иди и принеси им для начала в жертву Великого оленя, и тебе будет сказано, что ты должен сделать. Иди!

Не решаясь повернуться спиной к Криве, полуослепший Монтемин попятился вниз. Гады уступали ему дорогу.

Спустившись с Катавы, он на рысях увел дружину на запад, через Писсу и Анграпу — туда, где при впадении в Преголлу небольшой богатой форелью речки Ауксины на холме было одно из его базовых укреплений. [125] Холм позже в честь Генриха Монтемина получил название Монтегарбен. Таких лагерей, разбросанных по Надровии и Натангии, у него было несколько. Нигде Монте подолгу не задерживался, и в этом была причина его неуловимости. Правда, на Ауксине он появлялся чаще, чем в других местах. Подозревали, что где-то под холмом зарыта большая часть награбленных им за годы войны сокровищ.

Монтемин так торопился, что даже не заметил исчезновения двух своих витингов. Те, бездыханные, лежали под кучей листьев, а их лошади шли в поводу у галопом несущихся к Кёнигсбергу братьев-поморян. Для того чтобы домчаться до замка без остановок, нужно было менять коней. Поморяне несли ландмайстеру весть о новом, особо опасном языческом центре на Катаве.