Евгения Белякова - Король-Бродяга (День дурака, час шута)

Тяжело было учиться. Да, мне — тяжело. Домнился о себе — я ведь такой умный, можно даже сказать мудрый, видел такое, что некоторых может убить даже в легком, словесном варианте пересказа. Но… откуда только в голове так много места? И все равно знания приходилось утрамбовывать, складывать вчетверо. Нас гоняли немилосердно, не делая скидок ни на возраст, ни на происхождение. Грани стерлись, осталось лишь чистое знание. Однако — не без гнильцы. Я заметил почти сразу — студентам с первого курса вдалбывалось, что они избранные, особенные. И вместе с тем — родная Академия, мать и отец; ей надо служить, забывая о себе. Готовят магическое воинство? Вряд ли, скорее всего это отголосок прошлого, тех времен, когда султаны пачками выдирали магов из стен Академии и бросали в бой — с дипломатами дружественных стран, войсками враждебных. В бой со стихиями и жрецами. Восемнадцать преподавателей, из них только два сравнительно молоды, одному под сорок, другому около пятидесяти. Но все же — никого старше легендарного Ньелля. Древней мумии в стеклянном саркофаге.

Первые несколько месяцев я посвятил тому, чтобы подобраться поближе к этому вынужденно бессмертному гению. В восточном крыле главного здания скрывалось множество тайн, в том числе и эта. Я подговорил Фасмика, и мы в одну из ночей пробрались на запрещенную территорию, капая воском свечей на пыльные плиты пола, дрожа от возбуждения (я) и страха (Пухлик).

— Я горжусь тобой, друг, — прошипел я, проталкивая упирающегося Мика в очередной коридор, хотя это было нелегко: кормили здесь отменно, и друг мой увеличил пузо на треть своей прежней массы.

— Зачем тебе это, Джок? — Пухлик пыхтел, и булькал, и хрипел, но моей железной хватки не превозмог и через пару шагов сдался. — Вот говорящая голова, отвечающая на все вопросы — это да! Лу Кени видел ее и даже успел спросить, прежде чем его сцапали…

— И до головы очередь дойдет, если тебе так хочется, — успокоил его я, повыше поднимая свечу, — только оставь мне моего покойничка, и разговаривай хоть с головами, хоть с задницами.

— Твоя грубость, друг, доказывает лишь то, что ты взволнован сверх меры.

— Я? Ну да, ну да… Открою тебе страшную тайну: старикашка Ньелль — мой папаша. Я хочу как следует пнуть его гнусную рожу, в отместку за то, что он бросил нас с мамой и не навещал меня в дни рождения.

Мик фыркнул. Он уже привык и к моему трепу, и к ругани. Да здравствует приспособляемость — теперь он, не моргнув глазом, спокойно вытаскивал из супа подброшенных мною червей и мог обложить кого угодно длиннющим матом, лишь иногда путаясь в сложноподчиненных предложениях.

Мы протиснулись в три двери, каждая из которых жаждала оставить себе на память часть Пухлика; он морщился, но продирался вслед за мной, не говоря ни слова. Он так понимал дружбу. Готовность сложить голову вместе со мной — ничего оригинального, однако трогало до глубины души. Его трогало. Меня уже давно нельзя было пронять ничем проще Конца Света.

— Вроде здесь… — я был почти уверен, но не торопился. Повсюду в зале метались отблески пламени свечей — много-много стекла. Один неверный шаг — и мы разбудим полгорода, не исключая Султана, да живет он вечно, его Старшего евнуха и весь гарем. А гарем уже с помощью визга позаботится об остальной половине города.

В дальнем от нас углу громоздилось что-то большое, продолговатое. Саркофаг. Оно, вернее, он — профессор Ньелль в субстанции, прошу любить и жаловать.

— Ну и постаментик отгрохали, — присвистнул Пухлик, и я молча с ним согласился. Какие-то переплетенные змеи, драконы, тигры и большие глаза с пустыми зрачками. Защита от дураков? Посмотрим. Мы с Миком почти одновременно прищелкнули пальцами, ловя нити напряжения полей — и тщательно проверили пространство вокруг саркофага. Ничего…

Я взобрался повыше, на одну из ступенек возвышения, и, передав свечу Пухлику, склонился над полупрозрачным стеклом. За матовостью, желтовато подсвеченной огоньками свечей, виднелось лицо. Размытое в целом, но словно разломленное пополам тенями, падающими сбоку: действительно, тело плавало в какой-то жидкости. Глаза закрыты; удивительно большие, четко прорезанные веки и длинный, выдающийся чуть вперед подбородок. Кожа — как моченое яблоко, да, именно так и смотрелись эти белесые щеки, запавшие и сморщенные. Если сейчас оно откроет глаза, я уверен — они будут похожи на белый виноград. Какая мерзость. Я превозмог тошноту и постучал ногтем по крышке.

— Перестань, ты же сказал, что не будешь трогать! — заволновался Пухлик.

— Все, я слезаю. Никакого толку, он ничего мне не скажет. Если эта развалина и могла ожить, она бы это сделала — хотя бы для того, чтоб надрать уши таким нахалам, как мы.

Эта мысль явно вдохновила Мика закончить осмотр достопримечательностей как можно скорее.

— Джо-о-ок…

— Да, Пухлый Друг, идем. А, голова! Ее искать не будем?

— В следующий раз. Пошли!

Следующим утром нас вызвали 'на ковер'.

Я с порога продемонстрировал свою готовность к сотрудничеству.

— Если я отдам вам на растерзание Пухлика, вы меня отпустите?

Мик тяжело задышал.

Мой приятель Аффар, глава Кафедры Дисциплины и Послушания, соединил пальцы рук и тоскливо возвел очи горе. Я уже заслужил в его личном списке звание 'головной боли' и почти поднялся до 'занозы в мягком месте'.

— Милый мой Джок, я лишь одно хотел бы знать — поверьте, я буду спать спокойно, если вы мне объясните. Зачем?

— Говорящая Голова, — выпалил я прежде, чем Пухлик открыл рот.

— Что? Но, позвольте, это же бред. Никакой Головы не существует… Ах, Джок, Джок… — Аффар медленно растянул улыбку на лице, потом сложил ее в куриную жопку и причмокнул. — Вы же взрослый человек. Этот вот юноша, почти вдвое вас младше, и то проявляет больше разумности.

Пухлик покраснел, как свекла, и потупил взор.

— Я очень желал бы, чтобы подобные эскапады прекратились… или хотя бы случались не чаще раза в месяц, — он, конечно же, шутил, но я взял на заметку. В следующий раз буду говорить, что имею разрешение от Главы Кафедры на сумасбродства. Я ухмыльнулся и запомнил текущую дату. Аффар продолжил: — Зачем вам понадобилась Голова?

— Хотел спросить, какие вопросы будут на экзамене, — я пожал плечами.

— Обратились бы к студентам с кафедры Предсказания. — Рассмеялся Аффар и мягко повел ладонями по кругу, опуская их на стол. — Ох, я с вами с ума сойду. Идите, идите… наказания не будет — на этот раз.

За дверью Пухлик шумно втянул в себя воздух, собираясь сказать что-то, безусловно, важное, но я бесцеремонно прервал его. Хлопнул по плечу и подтолкнул по направлению к комнатам студентов:

— Дружище, Гои Тан научил свой кальян петь похабные песенки. Пойдем, покурим и сравним, кто больший эксперт по неприличным словам, я или он, а?