Дэвид Дархэм - Кровавое заклятие

Аливер и Келис бежали большую часть дня, останавливаясь лишь затем, чтобы напиться, перекусить и позволить еде улечься. Потом снова пускались в путь. Один раз молодые люди сделали долгий привал в тени акаций и вздремнули, пережидая самые жгучие дневные часы. Затем они еще долго взбивали пыль, двигаясь уже в сумерках и некоторое время после наступления темноты. В эти часы Аливер просто бежал, отрешившись от всего и позабыв даже о цели путешествия. Он переставлял ноги, словно в трансе, не думая ни о чем, кроме движения и окружающего его живого мира.

Однако когда настало время остановиться и разбить лагерь, Аливер вспомнил о своей миссии и почувствовал груз ответственности. Таддеус добился своего: отнял у принца безмятежный покой…

Путники развели небольшой костер, желая лишь дать понять зверям, что здесь люди, и их лучше оставить в покое. Им не требовалось никаких особых принадлежностей для сна. Юноши просто выкопали две ямки в песке возле огня. Ночь могла оказаться холодной, но земля сохраняла достаточно тепла, чтобы согревать их до утра. Ужином стала каша — мелко истолченное зерно седи, смешанное с водой. Эта масса не имела никакого вкуса, зато была питательной. Они ели кашу, используя вместо тарелок полоски сушеного мяса, а потом закусили ими. Келис отыскал клубень, который талайцы называли «кулак-корень»; разрезав клубень пополам, он поделился с Аливером, и некоторое время оба сидели у огня, посасывая свои порции. Жидкость внутри была чистой, сладкой и освежающей.

— Порой я думаю, что все это безумие, — произнес Аливер. — То, что я собираюсь сделать… найти… такого просто не может быть. Глупость. Сказка. Миф вроде тех, что мне рассказывали в детстве.

Келис вынул изо рта корень.

— Ну, значит, теперь это твоя сказка. А ты станешь мифом.

— Да, так мне и сказали. Ты считаешь нас глупцами? Нас, акацийцев? Искать изгнанных магов и все такое… Тебе, должно быть, смешно?

— Смешно? — переспросил Келис.

Его лицо было почти неразличимо в тусклом свете костра, но в голосе Аливер не заметил и тени иронии.

— Келис, меня отправили искать пятисотлетних магов. А потом я должен убедить их помочь мне — вернуть империю, которую потерял мой отец. Знаешь ли ты, что это за потеря? Здесь вокруг нет ничего, чтобы хоть как-то сравнить. Отец был королем, правителем величайшего государства мира. А теперь он говорит со мной из могилы и просит вернуть утраченное. Это ли не смешно?

Из темноты долетел хохот гиен. Очевидно, хищники оценили юмор. Келис же отшвырнул свой кулак-корень и проговорил:

— Наши сказители тоже знают предания о Говорящих Словами Бога. Они упоминаются в талайских легендах, как и в акацийских.

— И ты веришь в это?

Келис промолчал; впрочем, Аливер и так знал, что сказал бы его друг, вздумай он настаивать на ответе. Разумеется, Келис верил. Для талайцев правда жила в сказанных словах. Не имело значения, что некоторые легенды были совершенно неправдоподобны или противоречили друг другу. Если их рассказывали, если они передавались от дедов к отцам и от отцов к детям, талайцам ничего не оставалось, кроме как верить. У них не было причин сомневаться. За прошедшие годы Аливер слышал великое множество этих сказаний.

Он знал, что Говорящие Словами Бога предположительно прошли через Талай, направляясь к месту своей ссылки. Они пылали яростью и негодованием, говорилось в легенде. Они помогли Тинадину захватить мир, а он — величайший из чародеев — обратился против недавних соратников и запретил им использовать речь Бога. Они ругались себе под нос — тихо, чтобы Тинадин не услышал. Но даже сказанные шепотом проклятия имели силу. Заклятия разорвали плоть земли и перекорежили плиты под земной поверхностью. Чародеи зажигали пожары случайными взмахами рук. Они бросали мимолетные взгляды на зверей равнин — и те оборачивались жуткими тварями вроде ларикса. Маги причинили миру очень много вреда, но, к счастью, они ушли далеко на юг, в безводный, сожженный солнцем край, где никто не жил. Согласно легенде, чародеи — сантот — по сей день обитали там. Впрочем, никто никогда не пытался в этом удостовериться. Зачем? Единственным человеком, имевшим причину искать их, был принц из рода Акаран. Он шел, чтобы отменить приговор Тинадина.

— Может, хочешь узнать еще какие-нибудь истории, кроме твоих собственных? — спросил Келис. — Послушай тогда одну. Жил на свете молодой талаец. Его отец был очень гордым человеком и искусным воином. Он не мыслил себя без войны и желал, чтобы сын пошел по его стопам. Сын же был сновидцем. Он предсказывал приход дождей, мог назвать время, когда дети родятся здоровыми. Мир снов был для него так же реален, как и сама жизнь. Мальчику снились вещи, которые только должны были случиться. Он говорил с созданиями из своих грез и просыпался, все еще помня язык зверей — по крайней мере несколько мгновений. Этот мальчик очень хотел узнать как можно больше о своем даре. Думаешь, отец гордился талантами сына? Как бы не так! Сны для него были пустой вещью. Только в бодрствовании он находил смысл, и только война имела значение. Он запретил сыну грезить. Он бранил его, злобно насмехался над ним, говорил ему слова, полные презрения и горечи. Едва мальчик ложился спать, отец вставал над его постелью. Как только глаза сына открывались, не видя мира — знак того, что сновидец вошел в мир грез, — он бил мальчика древком копья. Вскоре его сын уже просто боялся засыпать, но грезы все равно приходили к нему, даже при свете дня, когда он бодрствовал. Отец научился распознавать эти грезы в глазах сына и бил его, если подозревал, что мальчик отправился в путешествие сна. Однако ничего не помогало. Сын просто не мог изменить свою суть и избавиться от дара. И все-таки отец нашел выход…

Келис умолк, прислушиваясь к ночным звукам. Что-то шуршало в траве. Где-то поблизости раздавался негромкий скрип. Несколько секунд Аливер и Келис сидели молча и неподвижно. Черноспинный сверчок прополз возле костра, поскрипывая сочленениями ножек. Шуршала скорее всего ящерица. В ночном лесу не было угрозы для людей.

— Отец нашел выход, — подсказал Аливер.

— Он усыновил юношу-сироту и поставил его перед собственным сыном. Он назвал его перворожденным, а это значило, что все, принадлежащее отцу — имя, предки, имущество, — перейдет к приемному сыну. Сновидец хотел сохранить свое положение, и ему оставалось только одно. Он вызвал новоявленного брата в круг и убил его. Метнул копье и попал ему в грудь, а потом смотрел, как приемыш истекает кровью. Отец, однако, не рассердился. Напротив, он обрадовался. Все вышло, как было задумано. Его первенец имел сердце воина — хотел он того или нет. Отец добился своего. После этого его сын возненавидел свои грезы. Иногда сны приходили к нему, но все они были об одном и том же. Ему виделся тот поединок, копье в груди противника, кровь и лицо умирающего человека. Так сновидец был раздавлен; остался только воин.