Ольга Громыко - Год Крысы. Путница.

— А есть за что? — понимающе уточнил Мих.

— Да уж он не сам тут поспать прилег!

Рыска, смирившись с необходимостью выбора между Альком и Крысоловом, заботливо подоткнула проигравшему полы плаща, чтоб не простудился.

Батраки переглянулись, по-прежнему мало что понимая.

— Вы из города идете? — настороженно спросил Цыка. Неужто Рыска ради этого белокосого к саврянам переметнулась и теперь на бой с ринтарцами его провожает? Одного вон уже завалили!

— Нет, из пещер, — успокоил их Жар. — На нас там… разбойники напали.

Мих разочарованно прищелкнул языком:

— Эх, а мы там отсидеться собирались… Что за разбойники-то? Много их?

— Уже нет, — уклончиво ответил вор. — Только соваться в подземелье все равно не стоит. Там крысы.

— С каких это пор ты крыс боишься? — удивился Цыка. — Вроде раньше только Рыска их шугалась…

— Это смотря скольких, — мрачно сказал Жар, оглядываясь на пещеры. Внутри как раз что-то зашебуршало, запищало на несколько голосов. Батраки предпочли поверить ему на слово и не подсчитывать. — А что случилось-то? Что вы здесь делаете?

— С Пупа приплыли. — Чернобородый уступил место более болтливому Цыке, лишь изредка вставляя пару слов.

— Что же теперь будет?! — охнула Рыска.

— Что, что… — проворчал Мих, отчего-то чувствуя себя виноватым, хоть и не понимая в чем. Помешать стычке он все равно не мог, а оставаться на острове означало раздуть ее еще больше: когда белокосые придут стучать обидчикам по головам, волей-неволей придется отмахиваться. — Сцепятся сейчас. И пойдет снежок с горки.

— Эх, выходит, зря мы письмо возили… — приуныл Жар. — Из-за какого-то паршивого острова все посольские труды насмарку!

— Как только один дурак вилы выставит, а другой на них наскочит, конец миру, — подтвердил бывший наемник. — Наши за ваших мстить начнут, ваши за наших, и тогда их уже даже тсарь не остановит.

— А он этого делать и не собирается, — глухо сказал Альк.

Когда Шарес отложил последний свиток, протер слипающиеся глаза и перебрался из кресла в кровать, большая часть звезд уже выгорела, серебристым пеплом припорошив горизонт на востоке. Бумаги, хоть и важные, особо срочными не были — с теми тсаревич покончил еще до обеда. Но работа — лучшее лекарство от тяжких мыслей.

Однако сегодня Шарес, похоже, перестарался. Устал так, что даже заснуть не получалось, хотя служанка добросовестно взбила перину, а ночь выдалась приятно прохладной.

Свечу забыл задуть, — вспомнил тсаревич, но вставать было лень. Скоро сама потухнет, там меньше четверти осталось.

Под закрытыми веками раскручивалась воронка из всех оттенков серого, будто Шарес куда-то проваливался и все никакне мог упасть до дна. Ощущение было скорее приятным, хоте лось растянуть его подольше и в конце концов незаметно забыться — но тщетно.

Раньше тсаревича больше беспокоило, что письмо может попасть в чужие руки.

Теперь — что оно не попало в нужные.

Это он знает, что гонец убит. А Исенара, наверное, подумала что Шарес просто не стал отвечать! Решил, что продолжат связь с дочерью врага слишком рискованно. Испугался отцовского гнева.

А разве не так?

Тсаревич заскрипел зубами и уткнулся лицом в подушку.

За три года многое может измениться. Да что там — все!

Оскорбленная Исенара вычеркнет его из сердца, а то и выйдет замуж за другого. Вопреки ринтарским сплетням у тсаревны нет недостатка в поклонниках, готовых повести ее под венец хоть сегодня, лишь бы согласилась.

А ведь саврянская тсарица не против их брака. Она всегда принимала Шареса очень приветливо, хотя, разумеется, политики в ее улыбке было больше, чем истинной симпатии. Тсаревич даже подозревал, что она нарочно свела его со своей дочерью. Саврия, хоть и находится на подъеме, с военной позиции проигрывает всем соседям. Кровный, а не бумажный союз с Ринтаром ей сейчас жизненно важен.

Если он сорвется, то Нарида начнет закидывать удочку в степи. А тсаревна, оскорбленная предательством любимого, подчинится материнской воле.

Шарес представил свою любимую Исечку в объятиях потного низколобого степняка и так стиснул кулаки, что сухожилия затрещали.

Почему все должно зависеть от склочного старика?! Последние дни он даже из покоев не выходил, все дела пришлось вести сыну — и получалось не хуже, а то и лучше, чем под вечным угнетающим контролем. Шарес боялся ответственности и утраты вольной жизни? Так какого Сашия он все равно ночи напролет просиживает за бумагами — только в роли затравленной крысы, а не правителя?!

В ночной тишине глухой стук — не то что-то упало, не то кто-то оступился — прозвучал особенно громко.

Тсаревич, подавив первый порыв подскочить с криком «кто здесь?!», замер, весь обратившись в слух. Дверь заперта, это он точно знал. Проверять ее перед сном по три-четыре раза давно вошло у Шареса в привычку. Но среди подручных Кастия есть и такие умельцы, что сквозь доски пройдут, в щели просочатся. Ходили слухи, что он набирает их из бывшего ворья, а то и тараканов — при взгляде на некоторые рожи в это безоговорочно верилось.

В комнате что-то шуршало. Тихо, но явственно, со странным подшлепыванием.

Шарес медленно-медленно, стараясь, чтобы одеяло не шелохнулось, нащупал рукоять лежащего под боком меча. А затем резко сел, нацелив его в сторону звука.

Аппетита у тсаревича сегодня не было, и ужин, поданный ему в покои, остался почти нетронутым. И вот теперь огромная гусиная нога лежала на полу — в окружении рассыпавшейся чечевицы, — а возле нее крутилась раздосадованная крыса: то с одной стороны пытается тащить, то с другой — ничего не выходит, тяжело, неудобно!

Застигнутый на месте преступления воришка с сожалением разжал зубы и метнулся под шкаф.

Да сколько можно! — снова накатила на тсаревича глухая злость. — До чего дошло — в собственных покоях нельзя спокойно поспать, наемные убийцы мерещатся!

Шарес опустил меч и собирался откинуться обратно на подушки, но тут из-под шкафа выбежали уже две крысы, подскочили к гусиной ноге, слаженно в нее вцепились и — топ-топ-топ! — уволокли в мгновение ока, тсаревич даже рта раскрыть не успел.

Несмотря на раздражение и досаду, Шарес рассмеялся. Надо же, такие мелкие твари, а сумели договориться!

Почему же люди не могут?!

Тсаревич решительно спустил ноги с кровати. И что с того, что сейчас ночь? Витор сам чванливо наставлял его, что для истинного тсаря времени суток не существует, он должен печься о благе страны постоянно. Уж страна точно одобрит выбор Шареса: купцы беспошлинно в Саврию ездить будут, не придется столько денег на укрепление границы по Рыбке тратить, а приданым за Исенарой вполне можно выторговать несколько рудников или кусок плодородной земли за рекой. Тсаревича-то они не интересовали, но вдруг это немного смягчит отца?