Анастасия Вихарева - Всей нечисти Нечисть...

С тех пор так и повелось, как он какое действо затеял, служители Спасителя тут как тут. Самым строжайшим образом накладывают запрет на все его мероприятия по восстановлению экономики и борьбе с казнокрадством. И получалось все вкривь и вкось, чему он же оставался виновник. Так было и с дурной травой и порошками, ввозимыми для испития крови на расстоянии. Уж лучше бы свои пили, а доходы можно бы и на восстановление здоровья выпитых потратить, и учет наладить, и выбить, наконец, рынок из под ног иностранных завистников. Так нет, Спаситель не позволял своим травить своих, пекся об интернациональных отношениях. Или те же пошлые женщины, которым тоже... и пенсию по старости вынь и положь, и здоровье поправь. Где они, с кем, кого милуют? А так бы и стаж трудовой, и сами себе на здоровье и на пенсию, и присмотр какой-никакой. Опять же, строгий учет. И не искал бы, кто его самого обласкает, да так, чтобы в поте труда своего трудолюбивая женщина не угодила к жене на стол. Его Величество позволил себе немного помечтать -- сильно хотелось, чтобы не одна, а пятеро бы мяли его в своих пальчиках. Почему другим-то можно?!

И снова недовольство Отцов -- как обозвать женщину падшей, если сам не без греха? Оказывается, прелюбодеяние, ворожба, книгочтение, взывание к мертвым -- могли не столько навредить сим занимающимся, сколько открыть грех, положенный вампиром на проклятого. Вот например, пришел Благодетель удовлетворить нужду свою, а потом проклятая посмотрела на муку свою -- и все, и нет болезни! Или вот, пришел Благодетель к ворожее, заговорила она ему на доброе, а тут проклятая посмотрела на нее, и нет ворожбы, подняла и повернула против Благодетеля. Или сколько вреда, сколько растления от книг в книгах открыли! Слово должно быть твердым, да -- да, нет -- нет, а если смешается слово, и увидит проклятый, кому да, а кому нет? Или, а ну как каждый покойник начнет рассказывать, кому в государстве жить хорошо, и отчего хорошо? Попил Благодетель кровушки, а покойничек раз, и обратился с могилки к народу, тыча пальцем в достойного человека... А там, глядишь, и Дьявол пожалует Царства свои показывать, камни рушить и уминать их до хлебного предложения, выменивая на Благодетеля? Да разве ж соблазнится проклятый Благодетелем, если перед ним Царство выложат, разве ж пожалеет, разве не потащит на жертвенник, если выгода на лицо?

Так и спускали любое решение на тормозах...

И как-то так всегда выходило, что Ее Величество только выигрывала от их вмешательства, оставаясь надеждой и опорой в отечестве, и Матушкой, и Заступницей. Взять, к примеру, ту же золотую рыбку. Во все концы мира летели гонцы, о любом подозрительном и сверхъестественном происшествии докладывая -- и народ ждал, верил, надеялся.

А ему... ему поверили бы так безоговорочно?

Вряд ли... Стали бы считать, в уме прикидывать...

Пожалуй, проклятая бы ему самому не помешала. Минут на тридцать... Помощников найти нетрудно -- без Отцов и Ее Величества.. Не дурак, усвоил. Теперь, когда он знает что почем, он и один управился бы, не так уж сложно: как хотите, чтобы поступали с вами, так и вы поступайте -- а словоохотливые помощники засвидетельствуют деяния, обращаясь к народу через него самого. А то слишком многие о себе пекутся. Случилось нечто -- и вот, он не у дел. Вроде и не плохо, масса времени появилась на отдых, на развлечения, на удовольствия, но из всех удовольствий остались только карманные средства, которые выдавала ему Ее Величество на игорные заведения, сначала ежедневно, потом через день, а теперь раз в неделю. И на резиновые куклы. И ему оставалось из всех развлечений честно проигрывать подачку от "государства" за занимаемое им место при этом "государстве". В покоях ее постоянно толпился народ, то приходил, то уходил, то валялся в ногах, вымаливая заступничества от Его Величества... Пришли бы к нему, попросили, чего жену беспокоить? Еще немного, и он будет этому "государству" совсем не нужен -- хоть самому падай в ножки. И упал бы, но не при Святом же Отце!

-- Да, Ваше Величество, с превеликим удовольствием, -- ответил Его Величество, приближаясь к жене и загораживая проход. К черту этого служителя, семь "я" -- дороже! -- Если не хватит достижений, займем у соседей. И дракону услужу. Но позвольте, милая жена, хоть к пальчику вашему губами приложиться!

Ее Величество сразу стала рассерженной.

-- Это после того, что ты натворил, а я исправляю? -- упрекнула она его, протягивая руку для поцелуя. -- Все коту под хвост пустил, все, что дала тебе... Кстати, -- она обернулась к Отцу народа и образцу духовности, -- как там Котофей Баюнович?

-- Вспомнил, Матушка, вспомнил! Тоненький еще голосок, и чушь какую-то несет о мадам Маньке. Но думаем, это от потрясения. Надеемся, что еще неделя, и на всех каналах порадует народные массы своими сказками и песнями, открывая долгожданную истину!

-- А принесите-ка его, надо понять, что за чушь он там несет. Его Величеству полезно будет послушать, -- приказала Ее Величество Святому Отцу, который при примирении супругов проявлять доброе расположении сразу стал к обоим.

-- Сейчас, сию же минуту-с, Матушка! -- кивнул головой служитель. Святые Отцы кланяться избегали, не пристало. Если кланялись, то всегда спиной. Но шипящие в речи Отца слушать было приятно.

Его Величество с усмешкой проводил Отца взглядом, положив руку на плечо жены -- как в старые добрые времена. Он еще Величество, и пока на жену влияние имеет, пусть и не так, как раньше. Нет, любимая, царствовать одна ты не будешь! Его Величество нежно перецеловал каждый пальчик жены, чувствуя ее легкую дрожь. Теперь уже нежно, прижимая руки ее к своему сердцу.

Но насладиться близостью не удалось, кота внесли тут же, будто поджидали с ним за дверью. Может, так оно и было, Ее Величество любила кота безмерно, могла потребовать его в любую минуту. Такой обходительности и приятельских обольщений, какие имел в своем лексиконе Котофей Баюнович, ни у кого в государстве больше не нашлось бы. Чего греха таить, он сам не раз подглядывал за ними в щелку, записывал слово в слово, чтобы выучить и произвести на Ее Величество впечатление наедине. Разумеется, она понимала, откуда он это все берет, но не журила, а ласково гладила по голове, как своего кота, доставшегося ей от Матушки.

Но в последнее время ей было не до любимца...

Кот уже почти сформировался во взрослую личность. Шерсть его лоснилась, глаза зорко оценивали обстановку, ушки прижаты к голове, пятая лапа исключительно подражала хвосту, задранному трубой, хвост на голове уложен колечком на подобие пуховой шишечки-шапочки, придавая его лицу милое выражение. Ее Величество сразу бросилась к нему, забыв о муже.

-- Мой Баюнович, а как подрос-то, как подрос! Дай-ка я тебя поцелую.. Мма, мма, мма! Сколько ж мы не разговаривали-то, дружок!