Григорий ПАНАСЕНКО - ЭДЕМ-2160

Они медленно пошли вдоль по аллее. Джулия взяла Саймона под руку. Тихий мелкий снег сыпал с затянутого тучами ночного неба. На западе над городом желтовато-розовым пятном горели облака. Свернув на боковую дорожку, они не спеша, пошли между старыми можжевеловыми кустами и густыми голубыми елями в снежных шапках.

— Интересно, как там Марта? – вслух подумала Джулия. – Жаль, что она не с нами.

Саймон издал неопределенный звук.

— Скажи, дорогой, – с тревогой спросила она мужа, – у них с Эйнджилом есть хоть один шанс?

— Как тебе сказать, – замялся Саймон.

— Ой, вот только не юли, как ты это обычно делаешь! – раздраженно сказала Джулия.

— Шанс есть всегда, – сказал Саймон и быстро перевел тему в новое русло. – Пойдем назад, нас, наверное, уже ждут.

Они до конца обогнули небольшой пруд и вскоре вышли на главную аллею. Из дома слышались музыка и смех. Саймон прислушался: над зимним садом неслась протяжная русская народная песня, в которой Саймон без труда узнал "Стеньку Разина".

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны,

Выплывали расписные,

Острогрудые челны...

Саймон и Джулия даже замедлили шаг, чтобы дослушать до конца песню: так сильно она звучала этим морозным вечером. Когда в воздухе замолк последний звук и опустилась тишина, они, наконец, зашли в дом, встретивший их теплом и уютным потрескиванием камина. На улице становилось все холодней, дыхание паром вырывалось в студеном воздухе декабря. Отряхнув снег в прихожей, они вдвоем вошли в жарко натопленный холл.

У каминной решетки стоял, вороша угли, истопник. Из кухни в гостиную вошла служанка с большим подносом, на котором дымилось блюдо с запеченным гусем.

— А вот и наши гулены! – приветствовал их Евгений, входя в холл. – Идемте за стол. Все уже в сборе.

В гостиной действительно было полно народу. Увидев Саймона и Джулию, Анастасия громко хлопнула в ладоши и сказала:

— Теперь все садимся.

Когда каждый занял отведенное ему место, Вартанов первым показал пример, сложив руки для молитвы. Все склонили головы над столом. Саймон тоже попытался вспомнить хоть что-то, отдаленно напоминавшее молитву, и даже преуспел в этом: по крайней мере, половину "Отче наш" на польском – сбивчиво и неровно – он пробормотал. Только после этого все приступили к трапезе. Завязался неспешный разговор. Все разбились на группки. Только Саймон сосредоточенно думал о чем-то своем. Неожиданно его сосредоточенность прервал Евгений:

— Давайте спросим специалиста, что он скажет об этом. Саймон, каково твое мнение?

— О чем вы? – он оторвался от еды.

— Мы говорим о евгенических бунтах, – объяснил Литвинов.

— Что именно вас интересует? – вежливо поинтересовался Саймон.

— Мнение официальной зарубежной науки.

— Ну, здесь я могу вам сказать только то, что говорил всегда: это крайне вредное и реакционное движение. Отмена евгеники приведет к анархии..., – и Саймон принялся пересказывать свою последнюю лекцию.

В спор вмешался Вартанов, до этого мило беседовавший с женой Евгения Ольгой:

— Конечно, я согласен с тобой, что бунты отнюдь не укрепляют политическую стабильность, но они показывают, что программа несовершенна. Поэтому мы должны не огульно отрицать их, а прислушаться к мнению масс.

— И что же? Допустить поголовное размножение уродов? – спросил Саймон, – Или вы хотите усиления Китайской демографической экспансии?

— Ну что вы! – профессор даже картинно всплеснул руками, – Мы ведь именно о китайской агрессии и говорим. Надо сменить принцип общего равенства в евгенике принципом расовой избирательности.

Литвинов одобрительно кивнул, но Саймон возразил:

— На это вряд ли кто-нибудь согласится. Это противоречит демократическим нормам и нарушает права личности.

Профессор лишь таинственно улыбнулся и погладил бородку. Вдруг шум на другом краю стола привлек внимание мужчин.

— Настенька, спой нам. У тебя так хорошо получается! – умоляющим голосом попросила Ольга.

Увидев, что на нее все смотрят, Анастасия смущенно попросила старшего сына сесть за фортепиано и аккомпанировать ей. Встав сбоку от инструмента, она выждала паузу и начала романс, которого Саймон никогда не слышал:

Отцвели уж давно

Хризантемы в саду,

Но любовь...

Володя играл очень чисто, чему Саймон удивился: мальчику было всего тринадцать лет. Когда романс кончился, все зааплодировали. И тут сквозь гром аплодисментов раздался бас Литвинова:

— Айда гулять!

И в этот же миг тишину за окном разорвали треск и грохот фейерверков и звон бубенцов: залитая разноцветными огнями, в ворота ворвалась русская тройка и понеслась рысью к парадному входу, раскидывая сугробы и взметая водопады серебристой пыли.

Все бросились на улицу, на ходу натягивая шубы и шапки.

— Ксения Егоровна, – бросил Вартанов экономке, – готовьте десерт часа через два!

Хозяева и гости высыпали на заснеженное крыльцо, где уже ждали большие, крытые стеганой попоной сани. Кони утаптывали снег и дышали густым паром. Все вповалку рухнули на сани, и тройка рванула с места в карьер.

Прогулка затянулась до глубокой ночи, поэтому длинного застолья с десертом не получилось. Детей отправили спать немедленно, да и остальные не стали засиживаться заполночь. Саймон едва дополз до подушки, как его свалила усталость длинного и полного новых впечатлений дня. Огни погасли и светилось только окошко сторожа в глубине сада.

Саймон давно уже не видел таких ярких снов, может быть только в детстве.

Он стоял в церкви, в костеле святого Войцеха. Сумрачные своды едва освещались колыханием свечей.

— Не бойся, – голос матери был серьезным, но успокаивал.

Маленький Саймон посмотрел на отца. Тот стоял, вытянувшись как струна, и не глядел на него. Саймон почувствовал, как его осторожно подтолкнули в спину.

— Иди! – мать незаметно сунула что-то ему в руку. – Не бойся, – повторила она снова.

Саймон захотел сделать шаг, но неожиданно алтарь сам надвинулся на него. Обернувшись, он увидел далеко-далеко, почти у самого входа, на скамье мать. Через проход от нее сидел отец с закрытыми глазами.

— Подойди ко мне, – раздался голос за спиной Саймона.

Повернувшись, он уперся взглядом в нательный крест пастора.

— Как тебя зовут?

— Саймон, – пересохшими губами прошептал он.

— Не бойся, Саймон.

Сутана надвинулась на него. Мальчик поднял глаза и увидел, что на него смотрит он сам. В ужасе он повернулся и бросился бежать по бесконечно длинному проходу между скамьями.

— Ты еще вернешься в церковь, – раздался за спиной голос отца Сергия.

В проходе вырос крестящийся казак. Его лицо пугающе исказилось, и он отпрянул от Саймона. Налитые глаза бородатого казака дрожали прожилками сосудов. Разжав ладонь, Саймон посмотрел на вещь, которую до этого крепко держал в кулаке: это был маленький крестильный крестик, по которому сбегали капли крови из порезанных пальцев.