Григорий ПАНАСЕНКО - ЭДЕМ-2160

Стук судейского молотка поставил точку.

— Следующий, – пригласил секретарь.

Эйнджил широким шагом направился к выходу из зала суда, на ходу расправляя пиджак и разглаживая волосы. Марта, пошатываясь, прошла три ряда и без сил упала в кресло. Джулия кинулась к ней с водой, а Саймон побежал вдогонку за Эйнджилом. Он поймал его за рукав уже в коридоре.

— Постой!

— Чего тебе? – Эйнджил резко отдернул руку, как бы защищаясь.

— Зачем ты так? Стоило ли? – Саймон попытался говорить убедительно, но сам почувствовал, как жалко звучат его слова. – Ведь это еще не конец.

— А что ты предлагаешь? – усмехнулся Эйнджил. – Суррогатный ребенок? Не мой и не ее в полном смысле слова. А может быть вообще, завести кошечку или собачку? – Он обидно засмеялся в лицо Саймону. – Нет, дружок. Свое морализаторство оставь студентам.

Эйнджил стоял напротив окна, и оттого яркий солнечный свет мешал Саймону разглядеть его лицо. Повернувшись, он пошел прочь.

— Но неужели тебе ее не жаль? – крикнул Саймон в спину.

— Жалость унижает. Оставь ее для себя.

Эйнджил, фальшиво насвистывая какой-то мотивчик, скрылся в лифте. Саймон в ярости сплюнул на ковровую дорожку.

— Ну, как? – бросилась к нему Джулия, отпустив рыдающую Марту.

Саймон пожал плечами, и губы Джулии дрогнули: она готова была вот-вот расплакаться.

— Ну и черт с ним, – Марта взглянула на Саймона совершенно сухими глазами.

Резко набросив сумочку на плечо и порывисто поднявшись, она прошла, едва не толкнув его, так что Саймону пришлось даже посторониться.

Дверь в коридор резко хлопнула. Саймон и Джулия не глядя друг на друга, пошли следом. Всю дорогу до дома они не проронили ни слова.

Весь вечер Джулия молча и с остервенением делала уборку, пока Саймон не решился заговорить с ней. Ему все казалось, что она молча упрекает его в бездействии тогда, еще до аборта. Саймон начал оправдываться, долго и путано объясняя, что он все равно ничего бы не смог изменить, он говорил до тех пор, пока не увидел, что Джулия смотрит на него глазами полными слез. Тогда он замолчал и обнял ее. Жена разрыдалась у него на плече, а он тихо гладил ее по голове. Больше они об этом не говорили.

Марта так и не позвонила. Ни в тот день, ни днем позже. Джулия тревожилась, да и Саймон чувствовал себя не в своей тарелке. Им овладела хандра. Он уже всерьез подумывал о том, что стоит попросить у шефа отпуск. С этой мыслью он пошел на следующий день на работу. Первое, что он сделал – был звонок начальству:

— Добрый день, мистер Совиньи.

На каменной глыбе лица шефа появились морщины и складки, означавшие приветственную улыбку.

— Я бы хотел попросить у вас официальный отпуск.

На этот раз складки изобразили удивление, но Саймон продолжил:

— Дело в том, что у меня накопилось некоторое количество отпускных, и я хотел бы привязать их к празднику. К тому же, – здесь Саймон нанес свой коварный удар, – ко мне приезжает сын.

Саймон знал, что шеф безумно любит детей, и отпустил бы его в любом случае, даже если в его секторе лежали бы три красных статуса на подтверждение.

— Разумеется, Саймон, дети, прежде всего, – шеф улыбнулся, и, сняв очки, начал их протирать.

Закончив это дело, он водрузил очки на прежнее место и сказал:

— В марте в нашей отрасли будет определенная реструктуризация, и вы можете рассчитывать на серьезное повышение, – шеф хитро подмигнул Саймону, что раньше за ним не водилось. – Будем считать, что я ничего не говорил. Приятного отдыха.

Саймон отключил связь и заказал у секретарши кофе. Он расстегнул верхнюю пуговицу. Билеты на рейс дирижаблем до Рязани уже лежали в столе.

Через десять минут Саймон, отдав последние на сегодняшний день распоряжения секретарше, уже спешил в аэропорт, где договорился увидеться с Джулией и встретить сына.

Здание аэровокзала шумело людским половодьем. Гул голосов сливался, дробясь в прозрачных, граненых стеклопластовых листах крыш. Зал был ярко освещен проникающими через перекрытия лучами зимнего солнца. Многочисленные табло и стенды перемигивались разноцветными надписями. Объявили прибытие очередного рейса, и Саймон поднес часы к глазам: баллистический стратоплан опоздал на четыре минуты.

Широкий зев пассажирского тоннеля излил толпу торопливых людей. Расталкивая соседей, из нее выделился высокий, нескладный подросток с выгоревшей нестриженой шевелюрой и с криками "Мама! Папа!" бросился в сторону Саймона с Джулией. Радиоуправляемый чемодан послушной собачкой покатился следом. Саймон, осторожно взяв Петера за плечи, поцеловал его в лоб, а Джулия обняла сына, зарывшись лицом в отросшие на макушке волосы.

— Какой ты стал худой, – Джулия попыталась прижать сына к себе, но Петер отстранился, хотя сделал это скорее для виду: ему было приятно.

— Ничего не худой, просто я загорел, поэтому так, кажется. А где дядя Энди и тетя Марта?

— У них дела, – быстро ответил Саймон, с тревогой глядя на Джулию, но та все поняла и кивнула.

А Петер уже переключился на новую тему:

— А это правда, папа, что мы на Рождественские каникулы едем в Россию? – он искоса посмотрел на отца.

— Так мама значит, все-таки, проговорилась! – в шутку взревел Саймон и, схватив обоих в охапку, шагнул к эскалатору. – А ну бегом на стоянку, пока все такси не разобрали.

Чемодан, пискнув, помчался за ними.

Дома было прохладно: холодный норд-ост пробился с Атлантики, проскользая в щели и хлопая открытым окном. Потревоженная пыль кружилась в стылом воздухе комнат. Дом казался нежилым.

Петер побежал по всем своим друзьям и подружкам делиться новостями за год, а Джулия куда-то исчезла, как она сказала – за покупками, но Саймон подозревал, что на самом деле она поехала к Марте. Сейчас дом был пуст, и он, поежившись, бросил взгляд на обои. Саймон вдруг понял, чем ему не нравится рисунок на них: ветвистый, бордово-золотой ажурный узор на красновато-коричневом фоне напоминал спутанные джунгли, а голографические точки в свете дня были похожи на десятки наблюдающих глаз, от взгляда которых становилось неуютно.

Саймон бесцельно провел пальцем по чистым корешкам книг на полке. Мелькнули знакомые названия – Дарвин, Рид, Уотсон, Крик, "Популярные основы евгеники", "Таинственный незнакомец" Марка Твена, Джордж Оруэлл, Олдос Хаксли.

Часы мелодично пробили два. Длинные тени наискось легли через комнату, и узкий луч света упал на семейную фотографию Мерфи: тот редкий снимок, где были не только Саймон, Джулия и Петер, но и родители – его и ее. Резкая полоса света отсекла самого Саймона и стоящего рядом отца, оставляя в тени всех остальных. Это была фотография, сделанная на море в Испании.

Саймон включил камин и поднес руки к решетке, но та осталась холодной. Он подкрутил регулятор в надежде, что всего лишь село напряжение, однако это не дало никакого результата. В пылу ярости Саймон повернул пластмассовый реостат до упора.