Анна Котова - Небо бескрылых

Ректор академии, слегка приседая от подобострастия, заговаривает с премьер-министром, и, воспользовавшись моментом, Юрис и Алекс исчезают.

Она сидит за ангаром на старой железной раме, и плевать ей, что на подоле бального платья пятна ржавчины. Алекс пристроился на земле у ее ног, обхватив ее талию руками и опустив голову ей на колени. Она перебирает его волосы.

— Я так люблю тебя, — глухо говорит он. — Я сойду с ума вдали от тебя.

— Не смей, Алекс, — отвечает она. — Ты обещал ждать два года, один уже прошел.

— Тебя не будет в академии. Я не смогу видеть тебя месяцами. Что мне делать, Юрис?

— Мой добрый папа нажал на рычаги, — она грустно улыбается. — Меня оставляют в Адмиралтействе. Работа скучнейшая, летать не придется, но я остаюсь в столице. Будем видеться у папы за обедами, чтоб им провалиться.

— Да благословят боги обеды господина Бассиануса, — говорит Алекс. — Чтоб им провалиться.

Юрис гладит его по волосам.

— Я тебя люблю.

Он поднимает голову, она наклоняется — и мир перестает существовать.

— 48-

Я очень уважаю его. Он великий человек.

Но я не могу любить того, из-за кого ей было так плохо. Да и мне тоже.

Он ведь все рассчитал и исчислил. Он перемножил наши юные порывы, разделил на идеализм и романтику и возвел в степень наивности, потом извлек корень, горький, но увесистый, и решил, что это хорошо.

А мы были живые, и нам было больно.

Ее слез я никогда не смогу простить ему.

Хотя и знаю лучше всех, что он желал и ей, и мне добра.

Я очень уважаю его. Но видеть его и говорить с ним — выше моих сил.

— 49-

— Где дрель, черт побери?

— Спроси Алекса, он брал.

— Уже несу, Альфи.

— Что, не ладится твоя Серебряная, лейтенант?

— У этой модели есть недостатки. Ничего, значит, у корабля их не будет.

— Хотите поспорить? — интересуется Уокер.

— Не хочу, — мрачно отвечает Алекс, сует в руки Альфи дрель и отходит.

— …Иногда я поражаюсь моему маэстро, — грустно говорит Дагобел. — Когда речь идет о странах и народах, нет человека умнее его. А стоит коснуться его собственного ребенка — и он глупеет на глазах.

— Да уж, — кивает Уокер. — Ничего нельзя придумать глупее, чтобы отвадить парня от девушки. Глядишь, мальчик давным-давно забыл бы ее, если бы не политика твоего мудрого маэстро.

— Вот именно.

— Если только он не решил, что лучший зять для свергнутого маэстро — дизитский сирота.

Дагобел вдруг останавливается.

— Роу… Филипп Роу, адмирал… Ох, Уокер, я идиот.

— Надо же! — хмыкает Уокер, провожая взглядом инженера, который, бормоча себе под нос, быстро удаляется в сторону своей каюты. — Какая бездна самокритики!

— 50-

Господину Ольтиусу Гамильтону

Здравствуй, тихий минагисский отшельник!

Давненько я тебе не писал, да и ты не баловал меня посланиями, так что мы друг друга стоим. Как продвигаются твои дела? Уверен, что маэстро и тебе придумал задание к вящей славе рода Бассианусов и грядущему исправлению мироустройства. Не буду задавать вопросов — ты все равно не ответишь.

И все же один вопрос у меня к тебе есть. Поскольку он совершенно частный, думаю, ты мог бы просветить меня.

Вышло так, что я принимаю участие в одном юноше, по происхождению дизитце, ныне, как и все мы, анатольском подданном. Его фамилия Роу. Отец и старшие братья молодого человека поддерживали Эраклеа в той заварушке четыре года назад и, насколько известно, не вернулись из Грандстрима. Ты всегда помнил множество ненужных вещей, Ольтиус. Может быть, тебе известно что-нибудь об этой семье, потому что я-то ничего не знаю, и меня снедает любопытство. Уж очень ярок мальчик, о котором я говорю. Не было ли в его роду столь же ярких личностей?

Рессиус Дагобел

Господину Рессиусу Дагобелу

Здравствуй, гений рейсшины и штангенциркуля!

Сразу видно инженера. Только человек, состоящий из рычагов и клавдиевых трубок, способен не знать вещей, известных всему миру… ну или, по крайней мере, всей Гильдии — не поручусь за познания анатольского монарха и его окружения. Филипп Роу, адмирал дизитского флота, сын Георгия Роу, маршала дизитской армии, внук Александра Роу, тоже маршала, и правнук Константина, того самого, который отрекся от престола в пользу младшего брата Аристарха и потерял вместе с правом на трон право на имя. Таким образом, Роу — прямые потомки Драконидов, в отличие от нынешних монархов, ибо Аристарху наследовал не родной сын, а приемный. Если бы не отречение Константина, они и сейчас бы имели права на трон.

Где маэстро откопал это чудо? А, впрочем, не буду задавать тебе вопросов, как и ты мне: ты не ответишь, как и я тебе.

Ольтиус Гамильтон

— 51-

Четвертый курс — последний. Юные офицеры расслабляются и бузят больше обычного, потому что с последнего курса практически никого и никогда не выгоняют. Алзей переживает личную драму: Дита Сивейн влюбилась в рыжего веснушчатого Кармака из пятой группы. По этой причине ни Дита, ни тем более Винс не делают домашних заданий и скатываются к нижней грани допустимых отметок. Плевать! Какая учеба, когда в личной жизни кавардак? Но и те, у кого нет любовных проблем, пропускают мимо ушей то одну лекцию, то другую. И только Алекс Роу, отощавший, еще более черный, чем всегда, учится как проклятый. Раз в неделю по выходным, сверкающий, как золотой полуклавдий, он отправляется в резиденцию премьер-министра. Глаза его лихорадочно блестят, руки дрожат, заговаривать с ним бесполезно: если и ответит, так невпопад. Там, за невыносимо официальным столом, в присутствии невыносимо официального господина Бассиануса, он сидит напротив грустной бледной Юрис и ничего не способен проглотить — только ковыряет изысканные блюда. Иногда — о боги, как редко! — им удается исчезнуть на несколько минут от бдительного папы. Тогда рука находит руку, губы находят губы, в глазах темнеет — и только между сумасшедшими поцелуями: "Люблю, Юрис!" — "Люблю, Алекс!"

Он возвращается в казарму, падает на койку и молчит. Соседи по комнате ходят на цыпочках, боясь чихнуть. Все чувствуют, что пружина перетянута сверх всякой меры, и если сорвется — страшно подумать, что тогда будет.

Во втором семестре в академии появляется Гальтейн. Все, кто помнят второй курс Алекса Роу, готовы рвать волосы на голове и пуговицы на кителях. Но ректор взял Гальтейна на работу. Ассистентом на кафедру аэродинамики. Кто бы спорил — Гальтейн хорошо учился, полтора года оттрубил в военном исследовательском центре и свой предмет знает. К несчастью, характер его не изменился.

Вся двенадцатая группа с беспокойством и нарастающим страхом следит, как Гальтейн с наслажденем планомерно задирает Роу. Как и прежде, он начинает с упражнений в остроумии по поводу подлого Дизита. Алекс молчит. Гальтейн придирается к каждой закорючке в работах Роу. Алекс стискивает зубы и доводит работы по аэродинамике до немыслимого совершенства. Гальтейн берет за правило встать возле стола Роу на семинаре и тихо, вполголоса, — так, что окружающие, отчаянно напрягающие слух, улавливают лишь отдельные слова, — говорить пакости. Роу бледнеет, иной раз даже зеленеет, и молчит. Однажды после злосчастной аэродинамики он убегает на летное поле, и Тайберт, помчавшийся следом, находит его на складе металлолома, в котором иногда удается раскопать подходящие запчасти для казенных ваншипов. Алекс методично швыряет ржавыми железками в бетонную стену ангара и сквозь зубы чудовищно матерится.