Наталья Кузнецова - Ведьма 2000

Оливия опустила глаза, переваривая услышанное и мысленно соглашаясь со всем сказанным. Девушка понимала, что пастор прав, и она несправедлива, отворачиваясь от церкви из-за прегрешений самих же людей, продолжая держать обиду из-за прошлого. Это было глупо и как-то по-детски. Но всё же она решила высказать свой последний аргумент.

— Мне кажется, я не нужна! Обо мне забыли… — проговорила девушка чуть слышно.

— Ливия… в вашем сердце есть любовь? Вы кого-нибудь, любите?

— Да! — утвердительно кивнув, подтвердила она.

«Родительниц, Сидни, Габриеля!» — мысленно перечислила Ливия дорогих ей людей и не только.

— Уверен, вас так же очень любят. Вы просто окружены любовью, поддержкой, заботой. А в любви и кроется искра Божья. Значит, вы не забыты! И конечно желанны в святой обители! — с чувством произнёс пастор Льюис, и глаза его при этом буквально сияли светом.

Он искренне верил в то, о чём говорил. Ливия откликнулась на этот призыв, и в ней так же появилась вера. А от какого-то странного тепла, разлившегося в душе, стало хорошо. Мир вдруг заиграл радужными красками, обещая счастливый конец всем её злоключениям и бедствиям.

— Хорошо, преподобный, как только мать и бабушка вернутся из поездки, мы все вместе обязательно придём на воскресную проповедь. — Искренне пообещала ему девушка.

— Вот и славно. Думаю, теперь мне самое время отклонятся, а то я и так с вами засиделся, — поднимаясь с диванчика, произнёс гость. — Рад, что мы с вами, Оливия, друг друга поняли. Ваша мама будет очень довольна.

— Не сомневаюсь. — С усмешкой ответила девушка.

Проводив преподобного Льюиса и закрыв за ним дверь, Ливия вернулась в гостиную. Мысленно девушка прокручивала услышанное и в который раз осознавала, что была не права. Ей стало стыдно.

Войдя в комнату, она заметила на столике позабытую чашку с уже давно остывшим чаем, так и не выпитым возлюбленным матери. Взяв её, она направилась в кухню, но так и не донесла…

Кружка вдруг выпала из внезапно ослабевших рук девушки и, соприкоснувшись с твёрдой поверхности пола, разбилась на осколки, расплескав содержимое. Только Ливия этого уже не услышала и не заметила. Её засасывало в чёрную воронку, которая, казалось, таила в себе неминуемую смерть, высасывала душу, чтобы навсегда похоронить в себе. Холод сковал тело, окутал мозг непроницаемой пеленой. В самый первый миг она подумала, что это Бездна Знаний открыла ей свою пасть, чтобы проглотить и одарить новыми ведениями. Поэтому Оливия и не сопротивлялась, позволив леденящему кровь мраку овладеть собой, и только когда сердце будто бы окаменело в груди, а дыхание практически прервалось, она поняла, как смертельно ошиблась, только было поздно, что-либо исправить уже нельзя.

— Габриель! — прошептала девушка чуть слышно побелевшими губами.

Раз вздохнув, она потеряла сознание, обмякнув, будто тряпичная кукла на руках архангела. Последней осознанной мыслью была та, что она умирает, так и не успев сказать о своей любви Габриелю; не попрощавшись и не обняв мать и бабушку, которые теперь останутся одни; не сказав последнее «Прости!» Сид и не успев спасти мир от хаоса. Единственное, что утешало Ливию в удушливой тьме, так это то, что её последний вздох поймал тот, кто действительно ей дорог, кого она смогла полюбить, пусть безответно и безнадёжно.

Но Оливия не умерла.

Судорожно вздохнув, девушка пришла в себя, чувствуя слабость, но, что более странно, вполне живой, к тому же, судя по всему, в здравом уме и памяти. Только такое, к сожалению, никак не вязалось с отчётливым воспоминанием о собственной смерти, поэтому глаза Ливия не открывала, боясь подтвердить свои опасения.

«Рай? Ад? Где я? Куда меня отправили? Бедные родительницы… бедный Габриель… бедная я!» — пронеслись в голове девушки безрадостные размышления о своей незавидной судьбе.

Но тут в носу неожиданно противно защекотало, и она разразилась громким чихом.

«Пыль?» — недоумённо подумала Ливия.

Это неожиданное открытие заставило девушку уже без какого-либо страха открыть глаза, так как в Загробном мире вряд ли есть нечто, напоминающее пыль, а у призраков наверняка нет на неё аллергии, в отличие от живых. Совершив сей подвиг, Оливия окончательно пришла к выводу, что не умерла. Комната, где она находилась, была вполне обычной, большой и погружённой в полумрак. За её спиной, судя по всему, находился камин, так как огонь, горевший в нём, громко потрескивал, пожирая поленья. Именно его свет тускло освещал помещение. Портьеры же на окнах были плотно занавешены, так что ни единый лучик не проникал в комнату и не позволял ей определить время суток. Сама Оливия лежала навзничь на ворсистом ковре, неприятно покалывавшем кожу, а запах чистящего средства и пыли забивал ноздри.

«Как же такое возможно?» — мысленно вопрошала она себя.

Ливия отчётливо помнила, как её окутывала тьма, порабощая волю, тело и душу. Это была смерть! Холодные щупальца сдавили грудь и буквально выжали жизнь. Она умирала в объятиях Габриеля, сожалея о своей трагической судьбе и о том, что не успела сколького сказать и сделать.

«Габриель! Он же не знает, что я жива!» — сверкнула мысль в её голове.

Собрав силы, девушка приняла сидячее положение. Голова тут же начала кружиться, а к горлу подкатила тошнота, будто Ливия сделала несколько заездов на «американских горках». Только теперь, повернув голову, она увидела, что в углу комнаты стоит большой кожаный диван, дополняя скудный интерьер помещения, а на нём, к её величавшему удивлению, небрежно развалившись, лежит человек. Правда, рассмотреть его девушка никак не могла, как бы ни старалась напрячь зрение, так как он находился в самой затемнённой части комнаты. Ливия решила было, что стоит позвать его и попросить о помощи, но затем подумала, что делать этого не стоит. То, что с ней произошло, было, по меньшей мере, странно, и незнакомец вполне мог быть причастен к этому. Тогда привлекать к себе внимание врага довольно глупо и чревато последствиями, и, может быть, уже с самым настоящим летальным исходом, а умирать ещё раз она не хотела. От одного воспоминания тех жутких ощущений её начало трясти. Оливия мудро решила, что стоит выбираться самостоятельно и желательно не шуметь.

Но тут сумрачная фигура, до сих пор лежавшая без движений, зашевелилась и насмешливо произнесла:

— О, дорогая, ты уже пришла в себя. Как славно!

Девушка окаменела, а сердце в груди лихорадочно застучало. Из-за густого мрака, в котором находился человек, она не могла видеть лицо, но голос ей показался знакомым, как и нотки превосходства, звенящие в нём. Только хуже всего было то, что Оливия всем своим существом ощутила присутствие Зла и опасности. Чувство самосохранения забило тревогу, предупреждая о том, что надо спасаться бегством или, на худой конец, держать ухо востро.