Константин Плешаков - Богатырские хроники.

С первыми лучами рассвета пустились мы в дорогу, еле растолкав Ярослава. Он был хмур, подавлен, молчал, прижимался к гриве коня. Покажись за поворотом Святополк — нырнет к нему, погибнуть, лишь бы побыстрее.

Дорога вела на запад. Алеша отставал, прислушивался к птицам, свистал им что-то (чего обычно никогда при нас не делал). Наконец догнал, знаком показал остановиться.

— Вот что. Мы окружены. По всем дорогам в лес едут всадники.

— Прорываться надо, Алеша, — сказал я.

Мы молчали. Пробиваться — как?

— Ладно, — сказал я. — Вы везите Ярослава дальше. Я задержу других.

— Не бывало такого, Илья… — начал Добрыня.

— Вы — молодые, — сказал я.

Товарищи молчали. Приняли мое решение. Весело стало мне. Что может быть лучше, чем вот так вот — погибнуть на пороге старости, на весенней лесной дороге, прикрывая товарищей? Ничего не могло быть лучше, пусть и петь об этом не будут. И только мы договорились, как из леса показались всадники.

Они ехали на нас сплошной стеной. Я поднял руку:

— Стойте! Говорить будем.

Они заколебались, глянули назад, но остановились.

— Зовите сюда хозяина вашего. Скажите — князя ему отдадим, если нас выпустит.

Князь Ярослав взволнованно дернулся в седле. и тут я от всей души дал ему сзади тумака под ребра: так надо. Князь притих и потупился.

Появился один, неспешно выехал из-за елочек, щуплый, с дырками вместо глаз. Ох, Алеша, Алеша, не знаю, кого ты там положил на Змеином, но только Волхв выехал.

— Не верю, богатыри! — крикнул он со смехом. — Хоть зарежьте — не поверю!

— А если не верите, так отберите его силой! — отвечал я. — Или давно богатырских мечей не пробовали?

— Бросьте мечи на землю, — смеялся Волхв, — тогда поверю. У нас вся жизнь на обмане. Я вас обманываю, вы меня.

— Богатырскому слову не веришь? — наезжал я на Волхва, а он, посмеиваясь, отступал к лесу; отступала и его свита. В кольце образовалась брешь…

— Ну и правильно, что не веришь! — крикнул я; ка мой сам собою скользнул из ножен; Волхв замешкался на мгновение, и я успел полоснуть его вороного коня по глазам; конь заржал страшно, взвился, ко мне бросились со всех сторон, я для начала положил двоих, а потом, когда Волхв пытался достать меня сверху, ударил его в бок, но Волхв увернулся, шипя от боли, и в ярости принялся наседать на меня, Эх, годы! Завертелся я в седле, еле удары со всех сторон отбивал но краем глаза успел приметить, что дорога, на которой только что стояли мои товарища и князь Ярослав, пуста была.

Тут и Волхв это заметил, с проклятием в сторону отскочил, завертелся на месте, крича:

— Куда, куда делись?

Но никто, отвлеченный моим нападением, не знал, Стал Волхв рыскать взад-вперед, но не мог разобраться в следах: богатыри от него уходили, а они умеют делать это так, что ни одна травинка не расскажет.

— Живым брать! — крикнул Волхв и поскакал куда-то в лес.

Без Волхва дело пошло намного лучше, тем более что воинам наказано было живым меня брать. Не скупился я на удары; если уж придет мой конец, то славный. А взять Илью живьем — ох, не завидовал я этим ребятам, которых теперь косил, мстя за нашу ошибку на Змеином и вообще за все то, за что и отомстить-то им было нельзя. Еще! Еще один! — себе говорил. Наконец, в замешательстве отступили они я — за ними.

В это время Волхв появился.

— Что! — вскрикнул. — Десять человек полегло, а вы все еще копаетесь!

По его виду я понял, что следов он пока не нашел и сердце мое запело.

Волхв решил вмешаться в бой сам. Поскакал на меня, мы схватились, я не уступал ему, но настал миг, когда ударили меня сзади мечом по башке, и зеленая полянушка с золотым солнышком померкли в моих глазах.

— Готов! — услышал я голос Волхва и повалился с коня…

…Пришел Илюша в себя, когда солнце подбиралось к полудню. Я лежал туго связанный на земле. Подле меня сидели двое, трое расположились в сторонке. Волхв нуждался во всех своих людях, но я ослабил его еще на пять человек, а с мертвыми пятнадцать будет. Мои стражи не заметили, что я пришел в себя, и я снова прикрыл глаза. Волхв ошибся, когда приказал брать меня живым, во всяком случае, намерен я был ему это доказать.

Стал я думать. Я был связан; Скалушки своего не видел. Но ведь когда люди Волхва шли на нас, вряд ли они думали, что им придется вязать богатырей; если и рассчитывали свои веревки на кого-то, так это на Ярослава. Ощупал я веревку и усмехнулся. Не такой веревкой надо вязать Илью Муромца. Правда, узлов много было накручено. Сжал я зубы, стал веревки разрывать.

Часто про себя сокрушался Святогор, что взял к себе ученика, не владеющего Силой. Но при этом, наверное, думал, что силушкой его Бог не обидел. И точно — трудно мне было, больно, но стали веревки рваться одна за другой. Скоро руки мои были свободны, хотя болели так, будто их леший жевал. Ну да я думал уж о ногах, разрывать веревки одну за другой на них было несподручно: стражи заметили бы. Ждать другого случая тоже было невозможно: скоро придет подкрепление, свяжут мне руки так, что и не пошевелюсь найдут богатырскую веревочку, потому что на есть своя веревочка, о-хо-хо, и повезут меня в какое-нибудь логовище, из которого я, Силой не наделенный, в жизни не вырвусь. А там придет Волхв — мучить, жечь. Как ни крути, а сейчас бежать надо.

Скосил я глаз на стражей. Никто не спал, все переговаривались тихо, то и дело на меня поглядывали Расслабился я, полежал тихо, слушал, как деревья шумят, вдыхал потихоньку пьяный запах весеннего леса, по руке моей муравей полз. Сейчас выяснится, последнего ли мурашку Илья видит. Подышал я, поиграл мышцами, потом, как учил еще Святогор, глубоко вздохнул и на выдохе что было силы рванул веревки ногами; услышал треск, и был уже на ногах и схватил одного стража и ударил о второго. Их оставалось трое, и они бежали на меня с мечами. Но я уже чувствовал, что все получается, потому что моя силушка играла, и вот они завертелись передо мной, и этих мгновений было достаточно, чтобы рванул я руку одного так, что хрустнула она, и взвыл он, а двум другим подставил под мечи тело их товарища, и опрокинул кровавое тело на них, и выхватил у одного меч, и кончил обоих, а потом одним махом добил остальных. Не нравилось мне то, что я делал, потому что на бойню было похоже, но, во-первых, убивал я дрянных людишек, а во-вторых, никто из них не должен был гонцом к Волхву уйти.

Разыскал я Скалушку и Бурейку, бросил последний взгляд на поляну эту поганую, сел в седло и поехал в Новгород.

Дорогой я не пытался найти товарищей: они ушли на Новгород тайными тропами, и, чем меньше я бы мелькал на них, тем лучше.

Ехал я осторожно, перестал спешить, как только из леса этого убрался. Теперь от спешки мало что зависело: только Алеша и Добрыня могли князя спасти а я себя должен был спасать. Об одном думал много: чего это Волхв Силу свою не явил? Ну да не понимаю я этих дел, у Добрыни с Алешей спрошу.