Вениамин Шехтман - Инклюз

Браа обернулся человеком, сказал, что надо сейчас женщин украсть, пока они в темноту не видят совсем, и пока собаки вокруг них бегают, мясо подбирают.

Мы хотели сделать, как он сказал, но стали думать, как женщину нести. Все же оберачивались — ни у кого шкуры нет, чтобы ей голову завязать. Пырр хотел побежать за шкурой, но остался. Стал смотреть, как один лысый к голове сайгачьи рога привязал, а лицо косульим тазом закрыл. Женщины его стали трогать руками, а руки в охре и в киновари с жиром. Он весь стал яркий и везде ладони. Рогатый к костру вышел, стал прыгать и кричать громче всех. Все тоже покричали, а потом замолчали. Сели на землю, а он прыгал и махал палкой. Потом к нему один лысый вышел. Рогатый вокруг него прыгал, кричал на него, шипел, извивался. Лысый сперва раскачиваться стал, а потом затрясся. Рогатый его палкой ударил, и лысый обернулся. Обернулся большой змеей, такой не бывает. Толще ноги и шею раздувает, делает плоской. Раскачивается и шипит. Нет таких змей.

Все лысые обрадовались, стали кричать. Рогатый другого лысого привел, долго вокруг ходил, на четвереньках ползал, пыхтел. Этот лысый обернулся медведем. Красным медведем, большим, как лось. На задние ноги встал, стал со змеей плясать. Плясал и ревел, как сразу много медведей ревут.

Потом другие лысые оборачиваться стали. Все звери у них не настоящие. Слишком большие. Очень страшно. Мы испугались и вернулись туда в щель, где ждали. Зажгли наверху маленький огонь, чтобы не так страшно, до рассвета спать не могли, боялись.

Утром Браа боялся, но пошел смотреть лысых. Сказал неправильных зверей нет, есть только лысые, и все спят. Собаки не спят, ходят, берут еду, там много осталось. Браа обратно ушел. Днем пришел, сказал: "Проснулись лысые". Много мужчин болеет. А женщины куда-то идти хотят. А он спать станет, устал очень.

Он спал, Пырр с ним сидел, а я пошел смотреть, куда женщины пойдут. Они взяли палки без наконечников, и пошли ковырять землю, выкапывать корни. Лысые любят есть корни. С ними двое мужчин пошло, не очень сильных, молодых.

Я своим сказал, надо сейчас женщин брать. Мы подкрались, стали смотреть на них. Они все дальше от других лысых уходили.

Браа сказал, что надо брать такую, у которой ребенок за плечом. Он вырастет, будет думать, что он не лысый, а человек. А Пырр сказал, что ему мать расскажет, и он вырастет злым. А я сказал, что гадатель не говорил, чтобы брали детей, только про женщин говорил.

Таких две было. Одна старая, не годится. Браа обрадовался, он лысую не хотел. Только у меня лысая будет, только одна без ребенка и не старая. Пырр обернулся лаской, стал бегать вокруг лысых мужчин. Один смотрел на него и смеялся, другой стал кидать камни. Пырр отбежал, мужчины за ним пошли, оба стали камни кидать и копьями тыкать, смеяться. Про женщин забыли. Когда они в овраг спустились, Браа медведем обернулся, побежал на женщин. Они испугались, стали кричать, побежали. Браа лысую без ребенка догнал и плечом ударил, повалил. Сам остальных погнал. Я к лысой подбежал, придавил. Накинул шкуру на голову и завязкой шею обвязал. Потом другой шкурой всю обмотал, завязал. Лысая совсем легкая. Я бежал с ней, с нашими копьями и не уставал. Потом меня Браа и Пырр догнали. Шкурой, которую Браа надевал, я лысую обернул. Браа мою хотел, но я не отдал. У него своего меха много, ему без шкуры проще. Он подумал, сказал да, проще.

Мы стали бежать, по очереди лысую несли, чтобы не уставать. А потом снег пошел. А мы еще не далеко убежали. Мы испугались, что лысые нас легко найдут, не пошли сразу к нашим, повернули. Бежали до реки, вошли в нее. Очень холодно, река глубокая, глубже колена. Браа хотел ждать в реке, когда снег перестанет идти и растает. Я сказал: нельзя. Снег может долго идти. Надо по реке идти, на тот берег перейти, но не здесь. Там, где отсюда не видно. Лысые не поймут, куда мы делись. Мы так сделали, и побежали очень быстро, потому что очень замерзли.

Но лысые бегают быстрее нас. Те двое, что с женщинами были, поняли, куда лысая пропала, поняли, как мы реку перешли, догнали нас.

Я лысую Пырру отдал, он побежал, а мы с Браа копья лысым показали. Они закричали, один бросил копье в Браа. Мы копья не кидаем, удивились. Но Браа уклонился, потом побежал копье поднимать. Там наконечник хороший, Браа думал, может, не сломался. Лысые увидели, что Браа побежал, решили, что мы испугались. Молодые не знают про нас. Тот, у которого копье было, подбежал ко мне близко и кинул копье. Я не ожидал, думал ткнет, не смог бы уклониться. Он плохо кинул. Копье меня не ранило, попало в шкуру, а шкура большая. Он думал в этом месте я, а там только шкура. Я его быстро ударил копьем и убил, шею пробил. А Браа услышал, что за ним бегут, обернулся медведем и ударил лысого лапой. Тот упал, Браа его еще раз ударил, убил.

С такими, как мы, обернувшимися, не дерутся. Потому что то, что убил обернувшись, надо съесть. Иначе не сможешь больше в этом звере охотиться. А людей есть невкусно, неприятно. Они как мы, как будто почти своего ешь. Лысые на нас не так похожи, Браа от лысого мяса набрал, взял себе его копье. Хорошо, что они нас догнали, у нас никакой еды, а до наших без отдыха не дойдешь. Мы, пока совсем не устали, бежали. Тогда нашли, где ночевать, маленький костер зажгли без дыма. Поели, и спать стали. Лысая тоже поела. Не знаю, едят лысые своих, или нет. Она не видела, откуда мясо.

До наших пещер дошли когда, сначала ничего не поняли. Где все? Потом вспомнили, что гадатель говорил. Наши все через перешеек пошли. Мы волновались, нас нет, плоскомордый медведь может многих забрать. Но ночь скоро, надо ночевать. Еды никакой не осталось, наши все с собой унесли, а мы лысого раньше доели. Без еды стали спать. Лысую отпустили, потому что Браа сказал, что без своей шкуры больше спать не сможет, холодно. У лысой шкуры теплые, но мы ей все равно сказали между нами лечь. Не понимает. Они не так говорят. Они щелкают и икают. Непохоже совсем. Я показал руками. Тоже не понимает. Тогда взял ее, положил рядом с Браа, сам с другой стороны лег, руки под голову положил, закрыл глаза. Открыл, показал на нее, снова закрыл. Она поняла. Показала, что ее зовут Иктяк. Не совсем так, там надо щелкнуть в середине, неудобно. Иктяк, поплакала и заснула. Может, по лысым скучала, а может, есть хотела.

Ночью Пырр проснулся, увидел, что Иктяк уйти хочет. Он ее обратно положил, сказал спать. А утром мы проснулись, а ее нет. Иктяк — молодая совсем, очень плохо думает. Снег же. Я обернулся волком, быстро ее догнал, обратно привел. Пока ходил, Браа и Пырр немного еды нашли. Оленья шкура и кости. Шкуру на огне обожгли, пожевали. Кости разбили, съели мозг. Вкусно, но мало.

Я через перешеек два раза ходил. Браа тоже два. А Пырр не ходил ни разу. Чтобы вчетвером дойти, надо с собой дрова нести. Тогда можно ночью костер жечь. Но это потом. До перешейка много дней идти. Если хорошо пойдем — не так много. Шли хорошо. Один раз видели овцебыков. Втроем никак их не взять. Иктяк совсем охотиться не умеет, умеет находить корни. Тоже хорошо. Ягод уже нет, только красные кислые. Их мало кто любит. Если только их есть, внутри болит. Корни, Иктяк показывает, какие так есть, а какие печь в золе. Некоторые вкусные. Нам очень хотелось овцебыка, стали рядом с ними жить, за ними ходить, ждать. Дождались — волки пришли. Перехитрили овцебыков, выманили одного из круга, заели. Волки выели кишки и шею, стали не такие злые. Тогда мы обернулись медведями и прогнали волков. Иктяк помогала шкуру снимать, скроила всем теплые обмотки на ноги. Мы мяса наелись, нарезали его много, с собой взяли. Ели помалу, на много дней хватило, почти до перешейка дошли. Тут хорошее место ночевать. Деревья кривые, толстые. Пять вместе переплелись, внутри как гнездо. Наши здесь ночевали, мы поняли. И мы там стали ночевать.