Вениамин Шехтман - Инклюз

Тут мое чувство времени оказалось слишком неуклюжим, чтобы определить что произошло раньше, а что позже, и как долго продолжались события. Слишком быстро, слишком много всего сразу.

Наконечник моего копья пропорол толстую кожу и, окрасившись красным, продирался глубже, пока не встретил на пути кость. Медведь рванулся, выпростал левую лапу и наотмашь ударил ей. Браа пнул меня в бедро, уводя из-под удара, а сам выдернул свое копье, ранившее медведя в бок, и вогнал его зверю в шею. Медведь мотнул головой, схватил зубами за древко чуть позади царапнувшего его наконечника, и перекусил закаленную на огне палку толщиной с женское запястье. Он поднялся, бесновался, заливая все вокруг своей слюной и кровью. Откинув тыльной стороной лапы Браа, медведь сосредоточил все усилия на освобождении задней лапы. Браа обернулся лаской и проскользнул мимо медведя, заходя ему в тыл. Я имел глупость обернуться обычным медведем и ударить короткомордого. Мои когти разорвали ему шкуру, доконав поврежденное Браа ухо, снесли лоскут кожи с черепа, но все это только разозлило его и придало сил. Один рывок — и короткомордый полностью на свободе.

Распахнув пасть и предъявив желтые расходящиеся книзу, как у тигра, клыки, в качестве несомненного доказательства своей скорой победы, короткомордый прыгнул на меня. Все, что я успел — это свернуться меховым шаром и подкатиться под него так, чтобы сразу не попасть под зубы и когти. Где-то надо мной с той стороны огромной туши послышался утробный рык, переходящий в визг. Это Браа, обернувшись росомахой, и, вскочив на спину короткомордому, терзал его шею в надежде добраться до позвоночника или крупных сосудов. Визг сменился мясистым шлепком: судя по всему, медведь сбросил росомаху, и она всем телом приложилась о камни. Пока все это происходило, я искал возможность вцепиться в брюхо короткомордого зубами и когтями, но он так плотно навалился на меня, что я чувствовал себя связанным и засунутым в душный мешок. "Где же Пырр?" — подумал я, но сразу же понял, что, несмотря на такую плотность событий, вряд ли прошло больше нескольких секунд, и он при всем желании не успел бы сюда добраться.

Понятия не имею, что сделала Иктяк. Думаю, попросту бросила в медведя камнем или моим копьем — оно ведь отлетело куда-то прочь, я и не заметил когда. Неважно. Главное, когда раздался ее визг, короткомордый приподнялся на задние лапы, дав мне немного простора. Я тут же вонзил когти передних лап ему под диафрагму, задними же уперся куда-то в низ живота и распрямил их. Короткомордый прянул назад, снова придавив меня к земле, но по запаху свежей крови и содержимого кишок я понял, что вспорол ему брюхо. Вот только последнее, что я отчетливо услышал, прежде чем слипшаяся косматая шерсть кроткомордого забила мне уши, был отчетливый всхлип Иктяк. Такой, будто она смертельно ранена и не в силах даже кричать.

Давящий на меня вес возрос; это Браа, оказавшийся достаточно упрямым, несмотря на контузию, обернулся медведем и навалился на короткомордого сверху. Куча из трех буро-рыжих тел зашаталась и опрокинулась на бок. Я не мог сразу продолжать бой, нужно было сделать хоть пару глотков воздуха. Вывалив язык, я смотрел в небо, слыша, как возятся и стонут Браа и короткомордый. Небо закрыла мелькнувшая надо мной фигура, показавшаяся на фоне неба угольно-черной. Повернув голову, я обнаружил, что масть ее рыжая с проседью, а сама она — никто иной, как Пырр, обернувшийся мелким, но шустрым медведем. Разлеживаться более было никак невозможно, я со свистом втянул холодный воздух горячей пастью, перевернулся на живот, подобрал под себя лапы, и прыгнул, целясь на голову короткомордому.

Наш совокупный вес превышал вес короткомрдого, причем изрядно. Шевелиться ему было сложно, прижатый к земле тремя не слишком крупными, но разъяренными медведями, он мог только откусываться, вертя длинной шеей, но и это я пресек, вцепившись зубами ему в нижнюю челюсть. Прошло несколько, наполненных напряжением мышц, шумным дыханием, звуком разрываемой плоти и болью минут, и все было кончено. Короткомордый лежал под нами неподвижно. Мертвый.

Никогда еще людям не доводилось расправиться с этим хищником, лучшим в своем деле на всю тундростепь.

Вспомнив о всхлипе Иктяк, я обернулся человеком и подошел к ней. Жива. Но ранена. Уж не знаю, как и зачем она подставилась, но короткомордый зацепил ее лапой, распахав шею и грудь. Рана от уха до плеча сильно кровооточила, но особой опасности не представляла. С грудью было хуже. Ключица сломана, два верхних ребра тоже. Легкие не задеты — на губах не было розовых пузырей, но, все равно, такие ранения быстро не заживают, даже если в рану не попадет инфекция. Впрочем, конечно, не попадет. Я обернулся волком и зализал раны Иктяк, предоставив лизоциму делать свое дело. Сзади потянуло теплом.

Накрутив жгутов из сухой травы, мои друзья развели костер и готовились к пиршеству. Собственные раны их совсем не волновали. Да и не из-за чего было беспокоиться — ушибы, ссадины, порезы от когтей — вот, если не считать прокушенного бедра у Браа и расквашенного в лепешку носа у Пырра, вот и все, чем мы расплатились за победу над короткомордым. Взяв в руки кремневую "резку", как я ее по привычке называл, Браа снимал шкуру с задней ноги медведя.

— Сломанная нога. Камнем разадавило. Много осколков. Как дрался? Я бы не смог, — сообщил Браа, освободив голень от шкуры, и срезая полосами мясо.

— Поедим скорее. Кто поест, сможет обернуться! — предвкушал Пырр.

Это была чистая правда. Способность оборачиваться зверем появлялось только у того, кто отведал соответствующее животное, причем непременно добытое своими руками.

Устроив Иктятк возле огня, мы принялись лакомиться жестким и пресным, но таким желанным мясом. Похоже, еще одну ночь мы проведем на утесе, но уже в куда более комфортабельных условиях.

Так и вышло. До заката мы полностью ободрали короткомордого и втащили на утес его шкуру, мясо с частью костей и Иктяк. Кроманьонку закутали в мех и регулярно вылизывали (в образе волка или собаки, разумеется), а мясо жарили на травяных жгутах и ели почти до утра.

На наше счастье мяса было много, а травы вокруг утеса и вовсе неисчислимо, ведь нам пришлось сделать остановку на четверо суток. Жара у Иктяк не было, но самостоятельно идти ей не давала слабость и боль, мгновенно появлявшаяся при каждом движении.

Браа отремонтировал свое копье, а вот у Пырра копье, наоборот, отобрали и, укоротив, сделали из него посох для Иктяк. Идти нам все равно приходилось медленно, но теперь нас это не пугало. Отведав короткомордого, получив возможность оборачиваться им, да кто может встать у нас на пути? Бравировали мы, конечно, зря, но об этом позже. Раз уж я вспоминаю наше странствие день за днем, пусть так и остается, а дискретность оставим для другой истории.