Ольга Громыко - Путница

– Я за тебя волнуюсь!

– За меня тем более нечего. – Альк шлепнулся на лавку, вытянул ноги на полкухни.

«Царапина» оказалась порезом поперек всего плеча, глубиной в ноготь. Так просто, похоже, не заживет.

– Почему ты к лекарю не зашел?!

– До него было дальше, чем до дома. Они ж все на холмах у целебных грязей сидят, – пренебрежительно фыркнул саврянин. – Чтоб было куда ошибки прятать.

– Давай сбегаю позову!

– Вот еще, из-за такой мелочи. У тебя иголка с ниткой есть?

– Есть, но…

– Тащи сюда.

Жар отнесся к ране куда спокойнее.

– Теряешь сноровку, – ехидно заметил он и без просьб полез шарить на полке, отыскивая бутылку с крепким вымороженным вином. – Что ж увернуться-то не смог, видун?

– Выбор был – по плечу или по горлу. – Альк здоровой рукой взял бутылку, отхлебнул и поморщился. – Сойдет. Кружку еще дай.

– Прочитать тебе молитву во здравие?

– Для начала – себе во упокой. – Саврянин плеснул вина в кружку, бросил туда иголку с ниткой и хорошенько взболтнул. Протянул Рыске: – Зашивай.

– Я?!

– Если б у меня руки из задницы росли, я б и сам дотянулся. Но, к счастью, они у меня в положенном месте.

– А может, Жар?

– Еще чего. Чтоб она у меня вообще отвалилась? – Альк шевельнул пальцами раненой руки.

Рыска нерешительно вытряхнула на ладонь иголку с покрасневшей от вина ниткой. Одно дело рубашку штопать, и совсем другое – по живому телу! Это ж так больно, наверное…

– Но я никогда…

– Вот и научишься.

Саврянин приподнял плечо, заставив края раны сомкнуться. Кровь все равно продолжала подтекать, разноцветными пятнами – алое, бурое, вишневое, – заляпав руку и полспины. Вытирать было бесполезно, кровить начинало с удвоенной силой.

– Шей давай, – поторопил Альк. Загар не скрывал его бледность, а подчеркивал, став сероватым. – Пугаться потом будешь.

Рыска закусила губу. За молодыми бычками на хуторе нужен был глаз да глаз – то, вскачь сорвавшись, на сук налетят, то один другого рогом пропорет, всерьез или играя. Но у бычков шкура толстая, и то так брыкались, что за все четыре ноги привязывать приходилось, и еще двое батраков с боков налегали. К тому же тогда Рыска только глядела, а не шила!

Саврянин держал руку совершенно неподвижно, и от этого было еще страшней.

– Сильнее, сильнее стягивай, – шипел он сквозь стиснутые зубы. – Не носки штопаешь…

Проступившая на спине испарина собиралась в капельки и точила дорожки в кровяной корке. Альк чуть сменил позу – края раны шевельнулись, из незашитого плеснуло, – побледнел еще больше и глухо застонал.

Девушка испуганно замерла с поднятой иглой:

– Еще три стежка осталось. Потерпишь?

– Мой ответ что-то изменит?!

Когда Рыска закончила, вид у нее был немногим краше Алькова. Хорошо хоть Жар задержался и помог с перевязкой и уборкой; правда, потом парню пришлось так мчаться в молельню, будто за ним гнался сам Саший.

– Сойдет, – сухо бросил Альк вместо благодарности и, с усилием поднявшись, пошел в свой запечный закуток.

А у Рыски руки дрожали до самой ночи.

Утром плечо опухло и покраснело. Саврянина лихорадило, но он, не проронив и слова жалобы, встал, как обычно, окатился водой у колодца, сам сменил повязку и оделся. За стол сел – однако, едва понюхав яичницу, скривился и отодвинул тарелку:

– Квасу лучше налей.

– Может, не пойдешь сегодня никуда? – сочувственно предложила Рыска. – Отлежишься?

Альк в несколько жадных глотков осушил кружку и поднялся:

– Из-за какой-то царапины?

– У тебя же жар!

– У тебя тоже. Вон сидит лыбится.

– Я имела в виду…

– Все, я пошел. – Белокосый небрежно сгреб мечи за ремень ножен, закинул за плечо и вышел.

– Ну и что нам с ним делать? – жалобно обратилась Рыска к Жару.

Вора больше тревожило другое.

– Зачем он оружие с собой взял? До сих пор же голыми руками обходился.

– Рука-то у него одна осталась.

Друг все равно недоверчиво покачал головой:

– Не потерял же, а ранил. И он левша.

– Все равно – меньше лезть будут, если его с оружием увидят. – Рыске, напротив, было поспокойнее, что Альк ушел не с голыми руками.

– Разве что, – нехотя согласился Жар, в отличие от подруги зная, что мечом можно припугнуть только безоружного, трезвого, а вооруженная пьянь еще больше нарываться станет, желая доказать, что она круче. Парень даже пораньше из молельни отпросился, если вдруг Рыске опять помощь с этим ходячим несчастьем понадобится, – но Альк вернулся в обычное время, с виду целый, только осунувшийся, будто на нем весь день пахали. Даже о порог споткнулся, чего с ним отродясь не бывало.

– Дай я погляжу, что с рукой! – тут же кинулась к нему девушка.

– Смотри, – с деланой неохотой согласился Альк, осторожно, словно держа на голове кувшин с водой, опускаясь на лавку и подставляя плечо.

Рыска уже по этой покладистости догадалась, что дело плохо. Торопливо размотала повязку, оказавшуюся промокшей почти насквозь, и ахнула.

– Ну что мне с вами, дураками, делать?! Один по занозе вой подымает, а другой с полуотрубленной рукой целый день ходит и ничего не скажет, пока замертво не рухнет! Вас бы сложить вместе и поделить, авось бы да вышел толк!

– Вот еще! – в один голос возмутились мужчины.

В глазах у них был такой священный ужас («Меня – с этим?!»), что Рыска, не утерпев, рассмеялась. Хотя весельем тут и не пахло. Видимо, днем Альку пришлось немало поработать правой рукой, и края раны, несмотря на шов, разошлись – хорошо хоть не до конца. Краснота расползлась по всему плечу, еще чуть-чуть, и на локоть перетечет. Похоже, в шею саврянину тоже стреляло, потому что поворачиваться он старался всем телом.

– Ужас какой! Альк, тебе завтра нельзя никуда ходить! Попроси у кормильца, чтобы отпустил на денек, отлежаться.

– Просто промой и перевяжи, – начал злиться белокосый. – До утра подживет.

– А до следующего вечера отвалится, если продолжишь ею махать!

– Постараюсь беречь.

– А сегодня почему не старался?!

– Ладно, сам перевяжу. – Саврянин встал, пошатнулся и оперся о стенку. Поморгал, отгоняя дурноту.

– Нет уж! – Рыска решительно обхватила его поперек груди – Альк был горячий, как печка, даже сквозь рубашку, – и заставила снова сесть. – Ты сам наперевязывался уже!

– Отстань, – вяло огрызнулся саврянин, но повязку сменить позволил. Есть опять не стал, так по стенке и уполз на печь, посоветовав Жару неприличное на предложение подсадить – хотя именно оно заставило его собраться с силами и с третьей попытки залезть.

Вор из любезности отругнулся и с чистой совестью пошел спать. Рыска тоже легла, даже огонь задула, но так просто заснуть не смогла. Дыхание Алька, обычно бесшумное, а теперь хриплое и неровное, разносилось на всю кухню. Когда он начал изредка постанывать, Рыска не выдержала и снова зажгла лучинку.