Роджер Желязны - Вариант единорога

А смех барона, подобный трубам Страшного Суда, перекатывался над ним.

Потом все заволокло чернильной, шелковой тьмой, словно в дымовой трубе… Он почувствовал боль в горле, и успокаивающее тепло пробежало по телу.

– Товарищ! – кричал он. – Товарищ Маркс! Боже!.. Не на…

***

Он проснулся от предрассветного щелканья птиц, чьи песни начинали проникать через пыльные шторы.

Он тихо застонал.

Нет! Две рюмки не могут сотворить такое с человеком.

Он понял, что безнадежно болен. Слишком долго оттягивал. Но его долг! Его долг перед партией.., перед народом…

Он скатился с кровати и упал возле нее на колени.

На четвереньках подполз к комоду. Трясущимися руками достал таблетки.

С трудом открыл флакон.

"Лучше выпить сразу три!"

Он проглотил их и откинулся навзничь.

"…Это пройдет, это пройдет. Нужно позвонить и попросить о помощи".

Он вновь пополз, дотянулся до шнура. Изо всех сил дернул и потерял сознание.

"Как долго! – Удивился он через неопределенное время. – Как долго!"

В конце концов, он поднялся и поплелся к двери. Добравшись до нее, привалился к притолоке, чтобы отдышаться.

Он открыл дверь и вышел на лестничную площадку. С сомнением посмотрел вниз. Только сейчас он заметил на пижаме засохшую кровь.

Он потрогал горло. Оно онемело, как после анестезии, и слегка покалывало, словно накаченное новокаином.

Привалившись к тяжелым перилам, он стал медленно спускаться, преодолевая ступеньку за ступенькой.

"Нет! – думал он. – Мы уничтожили вас вместе с пасхами и рождествами, с крепостничеством и ведовством. Мы убили вас вместе с жирными буржуями и долговязыми развратными аристократами. Мы забили кол в ваше поганое сердце, размазав ваши мозги по стенам.., вы мертвы! Да вы никогда и не жили, разве что в рассказах дряхлых старух, в испуганном воображении детишек! Вы не существуете!"

Он скатился в коридор, едва удерживая желудок от извержения. Добравшись до двери библиотеки, начал скрестись и царапаться, пока она не распахнулась.

Он упал на пол, тяжело дыша.

***

Клементович разглядывал его сквозь слегка разведенные пальцы, но не поднялся из-за стола.

– Я болен! – прохрипел Бабаков. – Пожалуйста! Меня нужно отвезти в спленобский госпиталь для переливания крови. Я пропустил срок!

– Боюсь, что так, – отозвался барон. – Вы очень больны. Я, разумеется, тоже умираю. Поэтому, боюсь, не смогу быть вам полезен.

Бабаков смотрел на него сквозь распухшие веки.

– Умираете? С вами-то что?

– Скажите мне сначала, что с вами, – ответил Клементович, – и, возможно, я смогу ответить на ваш вопрос.

– У меня лейкемия, – сказал Бабаков, подползая к креслу. – Мне необходимо переливание крови.., как можно скорее!

– Лейкемия – это заболевание крови?

– Да, рак крови.

Клементович поднялся, налил из бутылки.

– Выпейте коньяку.

– Не знаю, следует ли мне.

– Давайте. Это ваша последняя рюмка. Бабаков проглотил карамельный огонь, желудок ожил.

– У вас гнилая кровь, Бабаков, – сказал барон. – Гнилая! Она нечистая, и она отравила меня.

Он вновь уселся в кресло, глядя в пространство.

– В каком-то смысле это хорошо, – сказал он через некоторое время. – Если все люди, которые становятся свободными, при этом начинают походить на вас, то мое время прошло. Когда люди уже на вкус не похожи на людей, когда моей добычей могут быть лишь звери в лесах, – продолжал он, – значит мое время закончилось.

Бабаков изо всех сил пытался сохранить остатки сознания. Принять рюмку было ошибкой – Мне жаль мир людей, – продолжал Клементович. – Я не из этого мира, но я в нем жил. Вскоре над этим миром встанет солнце, и я останусь сидеть здесь, чтобы приветствовать его по явление. Это будет первый восход, который я увижу за много столетий – и последний. Но если солнцу суждено вечно сиять над людьми с вашей кровью, тогда лучше бы всем людям умереть сейчас, провозгласил он. – Я надеюсь, что ваши Энгельсы и ваши Ленины не смогут отменить религию, которую я ненавижу, или суеверия, которыми я кормился. У вас, Бабаков, больше крови на руках, чем я выпил за всю жизнь. Уничтожая богов, вы уничтожаете и себя. Мы будем отомщены!

Бабаков попытался закричать, но его горло одеревенело. Перед глазами заклубился туман, и из отдаления до него донесся голос Клементовича:

– Встретимся в аду, комиссар.

Роджер ЖЕЛЯЗНЫ

ДНЕВНАЯ КРОВЬ

Я припал к земле за углом провалившегося сарая за разрушенной церковью. Сырость просачивалась сквозь джинсы, но я знал, что мое ожидание должно скоро окончиться. Несколько полос тумана живописно стелились над промокшей землей, слегка колеблясь под предутренним ветром. Погода для Голливуда…

Я бросил взгляд на светлеющее небо, точно определяя направление их прибытия. Не прошло и минуты, как я увидел их, колышущихся по пути назад большое темное и поменьше бледное, существа. Как можно было догадаться, они проникли в церковь через отверстие, где часть крыши провалилась несколько лет назад. Я подавил зевок, когда посмотрел на часы. Пятьдесят минут от этого момента до тех пор, пока солнце встанет на востоке. За это время они должны улечься и заснуть. Может быть, чуть быстрее, но дадим им немного времени. Некуда спешить.

Я потянулся и захрустел суставами. Я с большим удовольствием был бы сейчас дома в постели. Ночи предназначены для сна, а не для того, чтобы играть роль няньки для парочки глупых вампиров.

Да, Виржиния, это действительно вампиры. Хотя нечему удивляться. Странно, что вы не встречали ни одного. Сейчас их не так уж много вокруг. Фактически, они чертовски близки к вымирающему виду, – что и понятно, если принять во внимание тот уровень интеллекта, с которым я сталкивался среди них.

Возьмем, например, этого парня, Бродски. Он живет, простите, пребывает, рядом с городом, в котором живут несколько тысяч людей. Он мог бы посещать различных людей каждую ночь без опасения повториться, оставляя своим поставщикам продовольствия (я понимаю, что таково название их сейчас) немногим большее, чем слабую боль в горле, приступ временной анемии и парочку вскоре забываемых царапин на шее.

Но нет. Он испытывает симпатию к местной красотке – некоей Элайне Вильсон, экс-мажоретке. Приходит к ней много раз. Вскоре она впадает в привычную кому и превращается в вампира. Хорошо, я знаю, что я говорил, будто вокруг не так много вампиров, но лично я чувствую, что в мире их могло бы быть гораздо больше. Но с Бродски это не популяционный пресс, а только глупость и жадность. Никакой тонкости, никакого планирования. Одобряя прибавление новых членов к неумирающим, я опасаюсь его беспечности в проведении такой серьезной акции. Он оставляет след, который кто-нибудь может обнаружить; он также ухитряется сделать так много традиционных знаков и оставить так много примет, что даже в наше время разумный человек мог бы догадаться, что к чему.