Ахэнне - Virgo Regina

Ящерица свернулась на шоколадном бархате в пяти сантиметрах от лодыжки Доминика и плотоядно облизнулась. Наверное считала, что упитанного 'третьесортника' привели ей на обед.

А еще в комнате был Альтаир. Сидел на пушистом ковре в одних кожаных трусах и ошейнике, Гвендолин поглаживала его по безволосой груди.

Лишь присутствие хозяйки сдержало Натанэля; ноздри его раздулись, но проговорил он с подчеркнуто-спокойной интонацией:

— Я привел того, о ком вы говорили, госпожа.

Альтаира перекосило. Удивление, бешенство и презрение.

— Вот как? — Гвендолин дернула ящеричью цепь. Животное клацнуло челюстями, вздыбило костяные выросты на шее. Доминика хозяйка игнорировала.

— Почему информация известна всем? — она обратилась к Альтаиру.

Элитник побледнел. Бронзовая кожа сделалась кремовой.

Натанэль скрипнул зубами.

— Госпожа… это Камилл! Я поручил ему… найти, а он… Он выдал всем, кому мог, а еще они с вашим новым приобретением…

Альтаир наклонился к Гвендолин.

Натанэль шипел не хуже ящерицы.

Доминику все настойчивее хотелось смыться куда подальше.

Гвендолин поджала пухлые губки.

— Это их дело. Качество семени не портится от того, что самец спит с техником, — громко сказала она. Доминик едва не взвыл: Натанэль до кровоподтека сдавил его предплечье. — Мне не по нраву утечка информации. Впрочем… — она кивнула Натанэлю, — Говори.

— Я привел того, о ком вы говорили. Госпожа, — повторил тот.

Лишь теперь Гвендолин соизволила обратить внимание на 'добычу'. Полагалось сжаться, упасть на колени; Доминик только опустил чуть голову и растерянно улыбался.

Она ведь госпожа. Могут быть жестоки Эдвин с бандой, техники, элитники. И Камилл жесток. Но она же… мать. Дочь Самой Королевы…

Всякая жестокость — мерзкий послед слабости, физической либо моральной. Госпожа не может быть жестокой.

Правда?

Лицо Гвендолин холодное, точно нарисованное. Красивая, думает Доминик — мужчина, никогда не знавший женщины, он внезапно испытал тоску-спазм где-то в диафрагме. Красивая.

Он улыбался.

— Ты уверен, Натанэль? — Гвендолин затянулась вишневой 'палочкой'.

— Да.

— Тогда пусть покажет, на что способен. Я должна убедиться.

Натанэль легонько пихнул 'добычу', но на сей раз Доминика не требовалось принуждать.

Конечно, госпожа. Конечно. Я всего лишь (ничтожество) третьесортник, но… И вам ведь не нужно, чтобы я вырвал сердце, правда? Всего лишь спел. Смешно, я всегда считал это чем-то постыдным, прятался, а теперь…

Как прикажете, госпожа.

Он пел, а по его щекам текли слезы.

Альтаир приподнялся на своем месте. Скрипел зубами, сжимал пальцы в кулаки — но раненая рука откликалась болью. Альтаир бесился сильнее.

Опередил. Какой-то новенький. Камилл продался за подачку — трах от элитника, ха! И вот… не он, Альтаир, выслужился перед госпожой.

Соперник. Натанэль.

— Отлично, — в отличие от Камилла, Гвендолин дослушала до конца. — Ты справился с заданием, Натанэль. Подойди.

Гвендолин сняла с Альтаира платиновый ошейник, знак высшего благоволения, и надела склонившемуся к ней Натанэлю.

— Отведи его, — Гвендолин указала на Доминика, — В отдельную комнату. Завтра я доставлю его Королеве. Ты поедешь со мной, Натанэль.

Она поцеловала его в губы, и это было сродни печати.

'Я отомщу', думал Альтаир. Без ошейника холодно. И холодна мысль. Отомщу.

Натанэль вовремя подхватил Доминика. Еще секунда — и тот потерял бы сознание.

'Доставлю его Королеве'.

Доминик ослышался… нет, не может быть. Лучше унижения, пытки, смерть, только не…

Натанэль вытолкал его, и за деревянной дверью он разрыдался.

*

Крохотная комната — полтора на два метра. Камера смертника. Непривычное одиночество обматывает плотной, туманной пеленой. Темно и душно.

Ко всему можно привыкнуть… к смерти тоже?

'Тебя выбрала Королева'.

Это хуже.

Что Она сделает с ним? Доминик не обладал богатой фантазией, но против воли рисовались картины раскаленного железа в распоротой коже, тысяч пыточных орудий и бесконечной, безначальной муки — от нее нельзя убежать, нельзя передохнуть; зовешь окровавленным ртом смерть, молишь о пощаде — но Королева мудра и не позволяет ни умереть, ни отключиться.

Или превратит во… что-то. Не-человека. Не-живое, не-мертвое, искореженное снаружи и внутри.

Королева всемогуща. Королева читает мысли и проникает Своими на самое дно потаенных страхов, и возводит для каждого 'избранного' персональный ад.

Чем он провинился? Почему Королева указала на него?

Нет ответа.

'Ты еще надеешься на справедливость? Смешно'.

Не надеется.

Доминик забился в угол, прижался лицом к теплой и чуть влажной от духоты металлической стене. Страшно? Нет, не то. Безысходный ужас, вот более верное определение; охота кричать и биться в истерике, мышцы сводит судорогой от животного желания сбежать.

Некуда.

Минуты текут, шурша, точно в песочных часах. Из-за полумрака чудится, будто запертая дверь и стены смыкаются, стремятся раздавить.

Приходил Натанэль и собственноручно принес ужин, но Доминик ни удивился тому, что элитник заботится о нем, ни притронулся к еде. Царапал коротко стрижеными ногтями стену, тупо смотрел в одну точку.

Постепенно страх перегнил в безразличие. Вывернут наизнанку. Уничтожат. Хуже смерти, хуже боли — не привыкнуть, не смириться; Доминику остается несколько часов.

Можно страдать, а можно выспаться.

Измотанные нервы решили за Доминика.

Проснулся он от вспышки, свет выдернул его из забытья, будто окатили ледяной водой. Он зажмурился, пытаясь рассмотреть визитера; болезненно затрепыхалась мысль: утро. Все кончено. Так быстро.

— Привет.

Голос не принадлежал Натанэлю. Кто?

Эдвин… что он здесь делает?

Доминик сел на полу, прикрыв лицо ладонью. Скривился. Хоть в последнюю ночь он может оставить в покое?! И где раздобыл код от двери?

Полоска света озаряла Эдвина со спины, отчего тот казался демоном, горгульей из черного камня. В руках Эдвин держал надрезанный апельсин.

— Привет, — повторил мучитель, подкинул фрукт на ладони, — Кажется, разбудил тебя?

— Да, — Доминик изучал линию света. Будто связка игл.

— Тебя избрала Сама? — Эдвин ухмыльнулся. Снова подкинул апельсин, — Что ж, не буду говорить, что сочувствую тебе… хотя, ты вряд ли заслужил подобное. Королева карает достойных. Зачем Ей жалкая тварь вроде тебя?

— Не знаю, — оскорбления Доминик проигнорировал. Свет и апельсин. Оранжевое переламывается прямым углом, искрит.

Эдвин сел на корточки.

— Королева ненавидит всех, кроме дочерей. Она бы уничтожила и элитников, если бы не… необходимость. И тех, кого выбирает….